— Дуракам не показывают половину работы.
— Зачем слепому дураку стеклянный глаз?
— И к чему вы это сказали?
— Не знаю… Подумал, мы обмениваемся поговорками.
— Даже если и так, не существует поговорки: «зачем слепому дураку стеклянный глаз».
— Откуда вам знать? Вы полицейский, а не филолог…
Распахнулась дверь. В кабинет вошёл лейтенант Поларк. Помнится, я обещал ему ковёр.
— Капитан, очевидцы говорят, что с де Салесом в момент совершения преступления был ещё один подельник, кроме гнома — некий Эйвариллиан.
— Водитесь с убийцами, Лойд? — сыщик озарился язвительной улыбкой. — А вы знаете, что его родственники делают с полуросликами? М-м? Они поджигают дома с семьями в несколько поколений, насилуют женщин черенками от лопат, отрезают головы бедным детям… И всё — из-за жадности.
— А как черенки от лопат связаны с жадностью?
На лице капитана заиграли желваки. Должно быть, он посчитал меня моральным уродом.
— Вы узнаете, как связаны лопаты и жадность, если попадёте в тюремные камеры. А вы попадёте, уверяю. Только если не поможете мне…
«Я знаю, как работает пропаганда в монархическом государстве, и почти полностью уверен, что байки про эльфов — фальшь, чтобы настроить народ против иной расы»
— Как вы думаете, где может скрываться ваш остроухий друг? Раскройте нам его, и вам скостят срок. Можете даже назвать Эйвариллиана инициатором — сейчас такое любят, и этого эльфа повесят, а вам дадут всего три месяца каторги. Мелочь, по сравнению с целой жизнью… И про лопаты узнаете только понаслышке.
— Я же уже сказал вам, что нас подставил какой-то низкорослый одноглазый мужчина, купивший вещи Симона, и он же спрятал от меня в кармане пиджака что-то, крайне напоминающее письмо. Подумайте головой: если в этом письме были данные, которые могли бы указать на хозяина Симона, то Геракти просто-напросто случайно оказался главным свидетелем, и за это его убрали. Я уверен, что мужчина в сером костюме и есть убийца…
— А вы не так-то просты, мистер де Салес, — сыщик прожёг меня взглядом. — Не слышал, что в детективном агентстве есть такие перспективные ребята… Поларк, вы всё ещё здесь? Прочешите окрестности и найдите мне эльфа.
— Слушаюсь! — лейтенант покинул помещение и прикрыл за собой дверь.
Капитан встал с кресла, подошёл к двери и запер её на замок.
— Знаеье, Лойд, в прошлую ночь я зря сказал вам о моих догадках: Симон, как ни крути, обычный парень, и в том письме со львом не было ни одного факта, который бы хоть косвенно намекал на его причастность к делу Адель. К тому же, в кармане пиджака того одноглазого мужчины могло быть и не письмо вовсе.
Де Лувиньи подошёл ко мне со спины. Я не мог повернуть головы, потому что был прикован наручниками к стулу. Мужчина взял меня волосы и немного стянул их в узел. Моё лицо перекосилось от злости.
— Что вы сказали?
— Я же уже повторил: скорее всего, там, в кармане, не было никакого письма. Вам просто показалось. А маленький мужчина в сером костюме — обычный офисный планктон, у которого совсем недавно умер отец. Мы его уже допросили и отпустили.
— Но Джером…
— Джером идиот. Ему померещилось. Прямо сейчас он уже изменяет показания на более правдивые, и это же я советую сделать и вам. А кроме того — сознаться в содеянном. Можно приплести эльфа, я уже об этом упоминал. Это будет для вас лучшим исходом.
«Если де Лувиньи так не хочет, чтобы смерть гробовщика раскрыли, это означает ровно одно — ему выгодно, чтобы её никогда не раскрывали. Из этого вытекает вполне очевидный факт: государственный следователь хорошо дружит с тем, кто натравил на нас Джерома и убил Гекарти. Выходит, он также знается с тем, кто хочет скрыть от меня письма Симона… Выходит, капитан знает того, кто похитил Адель»
Я резко дёрнулся. Наручники впились в мои руки.
— Мне не нравится, что вы так долго молчите, Лойд. — капитан отпустил мои волосы и, обойдя стул по кругу, встал прямо напротив. — Я переживаю, когда люди долго молчат. Тогда мне кажется, что они что-то скрывают. А вам так не кажется?
— Нет. Иногда люди молчат, потому что согласны со всем вышесказанным и им просто нечего добавить.
Сыщик легко рассмеялся, но затем неожиданно прервался выражением:
— Но ведь вам всегда есть, что добавить, не так ли, Лойд? — и прописал мне в бочину.
Я согнулся пополам, и мои руки, прикованные ко стулу, издали противный «хлопок» и растянулись до боли в суставах.
— Вы никогда не делаете того, о чём вас просят: вам сказали не браться за дело, но вы — взялись, вам сказали, что Джером врун, но вы думаете о том, что порядочный государственный служащий может нарушить клятву и действовать против народа. Не стыдно?
Я попытался распрямиться и придать себе самый послушный вид, какой только мог.
— Очень стыдно. Я раскаиваюсь. Джером прав, не было там никакого человечка в сером костюме, и напал он на меня исключительно из-за неприязни к моей персоне…
Капитан врезал мне в скулу.
«Какой превосходный государственный аппарат! Мне бы в таком работать…»
— Знаете, почему я вас ударил?
— Я сказал что-то не то. Что-то, что не соответствует действительности.
Де Лувиньи захлопал в ладоши.
— Вы поразительно понятливы. Мне даже кажется, что вы работали у нас в конторе… И как думаете, что же конкретно вы сказали не так?
— Преступление было совершено. Гекарти убит. Это значит, кому-то надо отсидеть.
— Поразительно. Вы правы! Может, даже знаете, кто совершил убийство?
— Ещё нет.
— Ай-ай-ай. — полицейский надавил мне на лоб и поднял голову на уровень со своим кулаком. После этого он врезал по мне и опрокинул вместе со стулом. Я свалился на пол и уставился на капитанские сапоги.
— Кто виноват в убийстве Гекарти, мистер де Салес?
— Я!
— Ответ неверный.
Де Лувиньи пнул меня хребту и позвал секретаршу. В комнату вошла молодая девушка. Завидев меня — избитого, связанного и еле дышащего, она ничуть не смутилась.
— Да, капитан?
— Приведите мне мистера Хейни.
— С ним ещё работают.
«Вот же…»
— Приведите. Мне уже через полчаса надо раскрыть дело и кое-куда съездить.
Девушка кивнула и вышла… Не закрыв двери. Мимо кабинета проходили всякие люди — преступники, просители, служащие, но ни один из них не спросил, почему какой-то там оболтус валяется на полу и плюётся кровью.
Вскоре привели Хейни — маленького, щурящегося от света и синего от кровоподтёков.
— Поздороваетесь потом.
Капитан спровадил дознавателей и усадил гнома на стул. Завидев меня, мастер ядов прикусил бороду и начал дёргаться, как эпилептик.
— Что, ублюдки, мало полос на погонах, решили и за юнцов взяться?! Снимите наручники, и мы узнаем, кто тут чего стоит!
— Не кричите, горло посадите. — капитан хмыкнул и затем поднял меня вместе со стулом. — мистер Хейни, насколько мне известно, вам уже примерно обрисовали ситуацию: от вас требуется дать показания против некоего Эйвариллиана и, по возможности, раскрыть, где он скрывается. Вы согласны?
— Пожуй мою бороду!
Капитан понятливо улыбнулся и направился к рабочему столу. Под ним у него был припрятан хороший охотничий нож, видимо, кем-то подаренный. Подойдя ко мне, он поднёс его к моему уху и сказал:
— Мистер Хейни, или вы согласитесь помочь мне со следствием, или я отрежу вашему другу ухо и спихну это на тех, с кем он сидел в камере. Выбирайте.
Гном побледнел.
— Погодите… Это… это ведь незаконно!
— Тут я закон. — де Лувиньи чуть надавил на ручку ножа, и я почувствовал нестерпимую боль в области уха. В следующую секунду по моей щеке покатилась кровь. Чтобы не закричать, я прикусил язык.
Хейни забил ногами. Чуть позже позвал на помощь. После — начал угрожать. Затем — умолять. Но ничто не помогало: следователь продолжал методично бить меня по селезёнке и махать окровавленным ножом перед самым носом, возможно, надеясь вызвать у меня истерику. Она бы ускорила процесс признания. Но я не хотел этого. Я не хотел, чтобы мы признались. Впервые оказавшись по ту сторону правосудия, я отчего-то страстно пожелал испытать свои силы, зачем-то, совершенно бессмысленно, понять, оценить, на что же я способен, если всё это долгое время — целую жизнь, гордо называл себя дознавателем.