Ниже, в отделе о торговле, мы коснёмся вопроса о том, какую долю составляют частнокапиталистические заготовки в общих заготовках в деревне и какая часть получаемых деревней вообще промышленных изделий проходит через частноторговые руки. Опорой и агентом для того и другого является в первую очередь тот же тонкий верхний капиталистический слой крестьянства, о роли которого в земледельческом и животноводственном производстве и в их товарной продукции выше была речь. Здесь я хочу отметить лишь неправильность и поверхностность довольно распространённого приёма рассматривать частного деревенского торговца, как какую-то отвлечённую категорию «чистой торговли».
Берут приэтом обычно весь оборот частной деревенской торговли, делят его поровну между всеми торговцами, не отделяя даже хотя бы ручных разносчиков от остальных, и радостно заключают: вот как ничтожен средний оборот и, следовательно, «капитал» деревенского торговца. Здесь две неправильности. Вопервых, ручных торговцев очень много, а оборот их незначителен. Одно их выделение даёт уже другую картину для суждения о деревенском лавочнике. Вовторых, — что самое главное, — эту лавку нельзя рассматривать изолированно от остального хозяйства её владельца.
В оторванных от действительности рассуждениях можно создать в деревне разряд «чистых торговцев», ничем кроме своей лавки не занимающихся, на деле же в большинстве случаев лавка является лишь частью хозяйства её владельца. Вырастая из производственного процесса простого (трудового) товарного сельского хозяйства и превращаясь в капиталистического предпринимателя, представитель верхних 2% крестьянских дворов усложняет, расширяет свои предпринимательские операции. Он является одновременно и сельским хозяином, и ростовщиком, и лавочником, и скупщиком, и арендатором, и промышленным предпринимателем и даже сельскохозяйственным «сдельным рабочим». Но всё это есть лишь разные формы приложения одного и того же его капитала. Связующей нитью всех частей его хозяйства является нетрудовой характер, т. е. применение своих средств для эксплоатации чужого труда. В отдельности «торговая часть» его капитала часто невелика, но она и не является устойчивой величиной. Владелец то больше направляет свой капитал в ростовщичество, то в торговлю, то в скупку и т. д., смотря по выгодности при данных обстоятельствах. У него своё «плановое хозяйство», своё маневрирование. Правильное представление об этой капиталистической верхушке деревни можно получить, только беря её хозяйство в целом, а не по изолированным (обособленным) кусочкам, с рассматриванием каждого кусочка как самостоятельной величины. В отдельности у хозяина и кустарное предприятие может быть невелико, всего два-три рабочих, и в сельском хозяйстве всего два-три сезонных батрака, и лавка не тысячами ворочает, и задолженность ему соседних дворов абсолютно не так уж велика, и т. д. Но для правильного представления о «пауке» и о причинах ненависти к нему рядового крестьянства надо брать всё это вместе. Иначе получается не действительная картина, а неосознанное или нарочитое «статистическое» подслащивание сельского капиталиста как совсем-совсем маленького кулачка, прямо «бедняцкого кулачка», о котором, собственно, и говорить бы не стоило, если бы не подымали о нём «шума».
В применении к сельской кустарной промышленности мы имеем возможность на массовом материале иллюстрировать, как идёт в деревне постепенное вырастание капиталистического предпринимателя из простого товаропроизводителя — на почве переработки продуктов сельского хозяйства. Материалом служит произведённое ЦСУ в 1925 г. обследование мелкой сельской промышленности СССР, опубликованное на стр. 250–272 «Справочника ЦСУ на 1927 г.». Правда, здесь перед нами итог развития только первых четырёх лет нэпа, между тем, по всем отзывам и отдельным имеющимся материалам, именно последующие за этим обследованием два года (1925–1927) были временем особенно сильного роста этого явления в сельской промышленности.
К началу нэпа капиталистически организованной сельской кустарной промышленности, можно сказать, не существовало. Наёмный труд стал появляться в ней лишь постепенно. Приэтом в первую очередь и больше всего он появляется именно в тех отраслях сельской промышленности, какие заключаются в непосредственной переработке продуктов сельского хозяйства (мукомольно-крупяная, маслобойная и кожевенная промышленность). В этом сказывается связь с вырастанием капиталистических элементов в процессе сельскохозяйственного производства. Если разделить всю сельскую промышленность на две части — указанные три отрасли (чисто переработочные из крестьянского сырья) и все остальные (производство обуви, одежды, деревянных, металлических и гончарных изделий и т. д.), то получится такой результат. На первые три отрасли приходится около 60% всей продукции сельской промышленности (не считая цены сырья, вспомогательных материалов и топлива, а с ними — даже около 75%). Из всех лиц, занятых в этих трёх отраслях, наёмных рабочих в 1925 г. было уже 14,5%. А во всей остальной мелкой сельской промышленности из занятых в ней лиц наёмных рабочих было только 4% — в три с половиной раза меньшая доля. Таким образом, уже к 1925 г. не менее седьмой части трёх основных отраслей сельской промышленности было организовано капиталистически, вернее — более седьмой части, ибо в некоторых случаях участвуют в производстве и несовершеннолетние члены семьи владельца (11,5% занятых во всей мелкой сельской промышленности) и сами владельцы; к тому же продукция на среднего работника в этих более крупных предприятиях больше, чем в остальных. Надо иметь ещё в виду, что данные о наёмных рабочих не охватывают того вида капиталистической организации кустарной промышленности, который осуществляется так называемыми раздаточными конторами. Но для нас здесь интересно не полное представление об объёме капиталистических процессов в кустарных промыслах (об этом — в главе о промышленности), а характеристика того, что в мелкой сельской промышленности вообще больше всего и быстрее всего стали ставиться на капиталистическую ногу именно те три отрасли, какие связаны с непосредственной (первичной) переработкой продуктов крестьянского хозяйства. На эти три отрасли в 1925 г. приходилось около половины наёмных рабочих всей мелкой сельской промышленности. Эти три отрасли (мельницы, кожевенные заводы и заводы растительного масла) являются как раз теми тремя отраслями промышленности, где государство признаёт роль частного капитала определённо вредной и стремится её уменьшить.
Капиталистическое предпринимательство крупных крестьян в сельском хозяйстве в советских условиях успело уже к 1927 г. выработать своеобразную идеологию. Своеобразие её заключается в манере обычные буржуазные стремления подавать в советском наряде. Требование частной собственности на землю предъявляется в скромной форме, подделывающейся к советскому пожеланию «устойчивости землепользования». Требование отмены права трудящихся на землю фигурирует под маской необходимости «заинтересовать производителя в улучшении производства». Стремление положить предел опасностям коллективизации и более широко обеспечить сельское хозяйство дешёвыми батраками выступает в качестве попытки подсунуть буржуазное содержание под советскую линию на преодоление неблагоприятных последствий от безграничного дробления хозяйства при данной его системе. Причём всё это, понятно — во имя вящщего торжества «национализации» и даже ради «бедноты».
Верхний слой крестьянства, будучи наиболее хозяйственно активным, грамотным и культурным, проявляет также большую общественную активность в проповеди доступными ему средствами своей идеологической установки. Подымаясь снизу, наверху эти настроения обобщаются и более чётко формулируются такими эпигонами народничества, как проф. Кондратьев, прямо формулирующий: слишком много индустриализации. Но и сама «деревенская верхушка» засыпает «город» своими обращениями о введении развёрнутого строя буржуазных отношений в деревне с фактическим выбрасыванием за борт нашего курса на рост социалистических элементов в сельскохозяйственном производстве[11].
В связи с обсуждением вопроса о новом законе о трудовом землепользовании и общине в различные органы печати, сосредоточивающие в Москве обсуждение этих вопросов, из деревни поступает очень много писем этого характера и даже статей. Вот типичное произведение такого рода настоящего крестьянина. Он пишет:
11
Само собой, это встречает полную поддержку в заграничной эсеровской белогвардейской литературе. Характерна ненависть, с какой они не выносят самих слов «совхозы» и «колхозы». Вот, например, что пишет обо мне по этому поводу парижский орган Авксентьева, Бунакова и других видных эсеров «Современные записки» в № 28 за 1926 г.: «Ю. Ларин примыкает к левому крылу правящей большевистской кучки. Это ему принадлежит первенство в злополучной идее создания совхозов; он же до сих пор является яростным защитником и плана коллективизации крестьянских хозяйств… Его тактика рассчитана на активно организованный в деревне политический раскол… (с кулаками. —