Выбрать главу

Цены эти, в свою очередь, явились, как известно, ответом на высокие розничные цены изделий промышленности, которые город доставлял в деревню. Если мы говорим, что у нас наступило значительное сближение индексов промышленных цен и индексов цен на сельскохозяйственные товары по сравнению с тем, как это было в 1923 г., то это в полной степени верно только для города. В деревне это расстояние и в настоящее время остаётся весьма большим. В марте 1926 г. был опубликован в «Торгово-промышленной газете» подсчёт соотношения индексов по материалам органов Наркомторга по губерниям трёх районов: льноводного, картофелеводного и молочного. Здесь взято отношение индекса товаров, продаваемых крестьянским хозяйством этих районов, к тем товарам индустриального происхождения, которые крестьяне покупают. Оказывается что на 1 января 1926 г. по льноводному району в деревне это отношение составляет только 66%, по картофелеводному — 66%, по молочному — 79%. Тут взяты губернии: Тверская, Самарская, Новосибирская, — словом, губернии из разных концов страны. Причина большой разницы между ценами наших промышленных изделий в городе и ценами этих же самых промышленных изделий в деревне в том, что, тогда как средняя накидка кооперации, по данным Центросоюза, на 1 октября 1925 г. в деревне, в сельских кооперативах составляла 47% над оптовой фабрично-заводской промышленной ценой, — у частных розничных сельских торговцев она составляла не менее 100%, а иногда повышалась по некоторым родам товаров и выше. Эти лишние 50%, которые частный торговец накидывал на промышленные товары при продаже их в деревне, прежде всего и создавали там высокие цены на промышленные товары, на которые крестьянин отвечал высокими ценами на свой хлеб. Ибо, как мы видели, две трети промышленных изделий крестьяне получают из частных рук. Особенно велики накидки в той большей части деревень, где нет кооперативных лавок, какие могли бы конкурировать с частником. Ведь даже в городах, где рядом есть конкурирующие кооперативы, у частника накидка гораздо больше кооперативной. По докладу т. Микояна в феврале 1927 г. — в 25 губернских городах накидка на ситец в кооперации 15%, а у частника — 73%; соль у частника дороже, чем у кооперации, на 38%‚ гвозди дороже на 22% и т. д. Зато, наоборот, при заготовках, т. е. при скупке у крестьян их продуктов частный торговец платит даже меньше государственных лимитных цен во всех случаях, когда не имеет перед собой конкурента по заготовкам в лице госорганов и кооперации. Обзор Наркомторга за первый квартал 1926/27 хозяйственного года в виде образца таких отношений приводит состояние заготовительного рынка кожевенного сырья по Сибири (стр. 12).

Во всём этом выражается участие нашей буржуазии в распределении национального дохода. Никоим образом не следует думать, что вся та сумма, которую частные торговцы выручают в деревне, составляют собственность только самих этих деревенских торговцев. Сплошь и рядом они действуют под руководством более крупных буржуазных торговцев города, являются как бы их «самостоятельными» приказчиками, и, может быть, львиная доля дохода переходит как раз в карман городской буржуазии, которая снабжает их товарами городскими и закупает у них товары деревенские.

Сама организация торговли частным торговцам, как показало обследование Наркомторга, стоит не дороже, чем кооперации. Если частный торговец кое-что переплачивает на налогах (в главе «Частный капитал и обложение» мы увидим, что не так много, как иногда думают), зато он очень много выигрывает на отсутствии того громоздкого аппарата, который существует у кооперации. Он выигрывает также на отсутствии тех растрат и воровства, которые существуют особенно в низовых кооперативных организациях в деревне, потому что у частного торговца не на сторону воруют, а он сам кладёт себе в карман. Поэтому, если кооперация ограничивается накидкой в 47% и получает прибыль, то и частному торговцу для его дела, считая нормальную прибыль, надо не больше. Остальные 50%, которые он накидывает в деревне на промышленные изделия, а в городе — на продовольственные продукты сельскохозяйственного происхождения (так как он накидывает всего 100%), остаются чистым добавочным доходом, сверхприбылью, долей торговой буржуазии в национальном доходе СССР.

Здесь мы подходим, помоему, к тому пункту, который может пролить некоторый свет на социальный корень некоторых наших хозяйственных затруднений.

В СССР имеется сейчас сожительство прежде всего двух хозяйственных форм: с одной стороны — частного товарного хозяйства буржуазии и крестьянства, с другой — планового хозяйства пролетарского государства, хотя и в товарных формах.

При сожительстве этих двух видов мы имеем в одной области товарное хозяйство, так сказать, до мозга костей — это хозяйство буржуазное и крестьянское; а с другой стороны — хозяйство, по существу вещей плановое (социалистическое плановое), но в товарных формах (государственное). Здесь мы имеем достаточно данных для того, чтобы вообще могли происходить кризисы хозяйства, вытекающие из товарного его характера в одной части и товарных форм, в которых протекает другая его часть. Если бы у нас хозяйство в целом было (нетоварного) однотипного свойства, т. е. если бы оно сплошь было плановым хозяйством пролетарского государства, тогда можно было бы считать, что обычные товарные кризисы у нас не могут и не должны иметь места, что тут могут иметь место только ошибки в планах, «просчёты» и т. д. Однако, поскольку мы имеем дело сейчас с хозяйством нынешнего переходного типа, кризисы товарного хозяйства (европейского типа) могут быть и у нас. Но как раз в 1925/26 г. не было тех данных, которые такой кризис сделали бы необходимым.

Такие данные можно искать в трёх направлениях. Связь нашего планового хозяйства с товарным неплановым хозяйством нашей деревни — вот первый источник, который может внести замешательство и в наше плановое хозяйство и создать в нём кризисы. Вовторых, нужно учесть связь нашего государственного хозяйства с хозяйством заграничной буржуазии. Если наша страна целым рядом хозяйственных нитей и торговых отношений заметно будет связана с хозяйственным положением заграницы, то изменение положения на иностранном рынке, сильное изменение цен, размеров торговли, наступление там кризиса или расцвета, — всё это через внешнюю торговлю будет влиять и на нас, и мы будем испытывать некоторое влияние всего этого. И наконец третья линия, по которой могут наступать хозяйственные затруднения, потрясения, — это неувязка внутри нашего планового хозяйства, т. е. те «просчёты», ошибки и т. п., о которых у нас обычно говорят. Но как раз в отношении всех этих трёх путей, которыми к нам может притти экономический кризис, в 1925/26 хозяйственном году было как будто бы благополучнее, чем раньше. Если взять отношения с деревней, то уровень благосостояния деревни, уровень её возможного спроса на предметы промышленного производства, уровень её собственного производства был, как известно, гораздо выше, чем в предыдущем году. Если взять наши отношения с буржуазным заграничным хозяйством, то они не приобрели такого размаха, чтобы определяюще отражались на конъюнктуре нашего хозяйства. Например даже нерентабельность разных видов экспорта и т. п. явления не смогли остановить развития нашего хозяйства. Мы только входим в связь с мировым хозяйством, находимся только в процессе вхождения, но не сблизились настолько близко и тесно, чтобы мировой кризис распространялся на нас непосредственно и в том же размере. Я вообще думаю, что благодаря особенностям нашего строя мировые кризисы вообще будут отражаться на нас более ослаблено — именно благодаря централизованному плановому характеру значительной части хозяйства нашей страны. И наконец по третьему пункту — относительно невязки в нашем собственном плане, то в 1925/26 г. в общем планы, если сравнить их с нашей обычной практикой, оказались даже совершеннее прежних. Наглядный пример — государственный бюджет. В начале хозяйственного 1925/26 г., при хороших перспективах на этот год, составили план государственного бюджета на 4 миллиарда рублей доходов и расходов в год. Затем, после многочисленных проверок, сомнений и т. д., выполнили бюджет примерно только на 100 млн. руб. меньше. Если считать это сокращение на 100 млн. руб. ошибкой в первоначальном бюджетном плане, то она равна всего 2,5%.