[— … — торговый капитал — промышленный капитал — кредитный капитал — сумма.]
— 1 апреля 1921 г. — ? — ? — ? — 150.
— 1 октября 1924 г. — 300 — 300 — 200 — 800.
— 1 октября 1925 г. — 400 — 350 — 250 — 1 000.
— 1 октября 1926 г. — 550 — 400 — 350 — 1 300.
— 1 октября 1927 г. — 700 — 450 — 450 — 1 600.
Конечно, здесь мы даём лишь очень схематичную картину, в которой прочно установлены, однако, два пункта.
Вопервых, более медленный прирост в последние годы сравнительно с первым трёхлетнем нэпа. Это объясняется описанным во второй главе развитием грубо хищнических методов роста частного капитала в первые годы, подвергавшихся затем всё более серьёзному ограничению.
Вовторых, прочно установлен постепенный рост значения и доли кредитного капитала в общей массе частного капитала в последние годы. Это объясняется прежде всего частичным вытеснением частного капитала государством и кооперацией из некоторых областей торговли. Потому новые, оседавшие в руках капиталистов накопления, лишь отчасти находившие выход в капиталистической организации теми же предпринимателями кустарной промышленности, в увеличении заготовок и торговли мясом, овощами, маслом и т. д., — искали себе применения на денежном рынке. А развитие промышленной и заготовительной деятельности капиталистов в указанных областях (кустарной, продовольственной и т. д.), давало в свою очередь возможность размещения там всё увеличивавшейся массы кредитного капитала.
Этому способствовало также появление на денежном рынке добровольных государственных займов, отчасти легальных продаж иностранной валюты и золота (см. выше о «золотой интервенции») и т. д. Однако давление государства (в том числе через кооперацию) на частный капитал, загонявшее его во всё большей доле на денежный рынок, приводило вместе с тем и к такому существенному результату, как понижение уровня процента на частном денежном рынке. По данным филиалов Госбанка (сводка конъюнктурного подотдела ФЭБ от 23 февраля 1927 г.), можно сравнить частный процент по учёту векселей по семи городам за март 1926 г. и за январь 1927 г. За эти десять месяцев в величине месячного процента на капиталистическом денежном («вольном») рынке произошли следующие изменения:
[— … — март 1926 г. — январь 1927 г.]
— Москва — 7–18% — 4–5%.
— Ленинград — 8–12% — 3,5%.
— Архангельск — 7–10% — 5%.
— Киев — 4–15% — 2,75–3,25%.
— Полтава — 6–12% — 3–4%.
— Самара — 12–15% — 5–8%.
— Минск — 8–9% — 4–6%.
Кстати сказать, из этого видно, что оплату процентами частного кредитного капитала за год в 1925/26 г. никак нельзя считать менее 60% в год. Это подтверждается также данными филиалов Госбанка по тем городам, по каким нельзя провести сравнение с мартом, но есть сведения за какой-нибудь месяц второго (календарного) полугодия 1926 г. Вот эти данные (по той же сводке):
— Новгород — 3–7%.
— Вологда — 5–8%.
— Тула — 8–10%.
— Моршанск — 8%.
— Калуга — 5–7%.
— Харьков — 7–8%.
— Зиновьевск — 6%.
—Первомайск — 8–10%.
— Саратов — 6–8%.
— Чернигов — 8%.
— Самарканд — 5–8%.
— Симферополь — 7–8%.
Таким образом, средний процент на капиталистическом денежном рынке (учитывая важность разных центров, постепенное понижение уровня процента к концу 1926 г. и необходимость подсчёта по сложным процентам) в 1925/26 г. нельзя считать менее 60%. Между тем чистый доход частного торгового капитала, по определению Наркомторга, составляет около 32%, а капиталистического промышленного капитала (считая основной и оборотный вместе), как указано в главе о промышленности, даже только 17%. Градация чистой доходности соответствует, таким образом, распространённому мнению, что наиболее доходным для капиталистов являются денежные спекуляции (кредитный капитал), потом торговля и затем уж промышленность. Но, спрашивается, если существует такая крупная разница между доходностью различных отраслей деятельности частного капитала, как может быть, что одни капиталисты соглашаются заниматься торговлей и другие — промышленностью вместо того, чтобы всем стремиться уйти только в денежные спекуляции? Ответ на вопрос заключается в том, что на деле такого разделения нет: в подавляющем большинстве случаев одни и те же капиталисты являются одновременно и торговцами и финансистами, и торговцами и промышленниками, и т. д. Здесь мы имеем дело преимущественно вовсе не с эксплоатацией торговца и промышленника ростовщическим финансистом. Здесь мы имеем дело преимущественно с таким маневрированием буржуазии своим капиталом, чтобы возможно большая часть реального дохода на него оставалась вне налогового обложения (доходы частного кредитного капитала по сию пору у нас почти полностью ускользают от обложения, так как наша налоговая система почти не знает внешних признаков для их уловления). Только уяснив себе и поняв это, можно не преувеличить реального чистого накопления буржуазии и получить величины, указанные нами в главах о промышленности и торговле; доход от денежных и кредитных операций в большинстве идёт в ту же семейную кассу торгового и промышленного капиталиста и даёт ему возможность, обеспечив расходы семьи, иметь (в совокупности с доходами от торговли и промышленности) ещё некоторое чистое накопление. Материалы позволяют дать соответствующий примерный ориентировочный расчёт.
Частный капиталист маневрирует своими средствами самым разнообразным образом. Сегодня он торгует мануфактурой, завтра уходит в хлебные или иные заготовки, потом берётся за госзаймы, начинает спекулировать золотом, хватается за капиталистическую эксплоатацию кустарной промышленности и т. д. и т. п. Закрывает свой мануфактурный магазин (ибо на мануфактуру нажало государство) и обращает свои средства на финансирование, например, частной промышленности растительных масел или капиталистической торговли в тех областях, где особого вытеснения не наблюдалось (мясо, овощи, дрова и т. д.). Один и тот же капиталист не только попеременно, но и одновременно вкладывает свой капитал в разные отрасли деятельности. Он рассматривает это как обязательную страховку против изменений степени всегда возможного (по его мнению) нажима со стороны советской власти в том или другом направлении, а также использует всеми этими приёмами временные изменения конъюнктуры и обеспечивает себя против её колебаний. Когда капиталист закрыл мануфактурный магазин — обычно это вовсе не значит, что он разорился. Обычно это означает лишь то, что при данном положении он находит другое применение более выгодным для своего капитала и переводит его в соответственную отрасль деятельности. Весьма широко вообще распространена такая практика, когда капиталист имеет явно существующим не особенно большое промышленное или торговое предприятие (даже не особенно выгодное) — лишь как легальное прикрытие своего существования и операций, а большую часть своего капитала помещает в другие операции (финансирование кустарной промышленности, частных заготовок и т. д.), которые остаются бесконтрольными неведомыми налоговым органам и для которых явно существующее его предприятие служит лишь легальной зацепкой — прикрытием или маскировкой.
Эти три черты современной деятельности частного капитала в СССР:
1) переменность занятий одного и того же капиталиста,
2) одновременность помещения им разных частей своего капитала в разных областях,
3) распространённость прикрытия главного занятия каким-либо второстепенным с точки зрения самого капиталиста легальным предприятием,
— эти три черты в современном своём развитии являются следствием, какое капитал выводит для себя из существования советского строя. Конечно, до известной степени все эти черты существовали и при господстве капитализма, но во много раз более слабом виде сравнительно с нынешним состоянием. Факт существования советского строя, с одной стороны, создаёт тенденцию частного капитала к чрезвычайному усилению своей манёвренной подвижности в указанных трёх направлениях, а с другой стороны — облегчает осуществление самой этой подвижности по сравнении с дореволюционным временем. До революции фабрики были собственные, теперь нередко — арендованные и т. п., что делает легче извлечение при надобности вложенных средств.