Не требует объяснений, почему наличность в стране диктатуры пролетариата вызывает у капиталистов усиленное стремление к страховке на случай всевозможных политических и хозяйственных конъюнктур и комбинаций. Отсюда вытекает то известное явление, что рост вкладываемого в промышленность частного капитала (если отбросить концессионный капитал) происходит гораздо медленнее роста частного капитала вообще. На 1 октября 1924 г. из 300 млн. руб. частного капитала в промышленности приходилось (по таблицам ЦСУ) концессионного капитала только 13 млн. руб., или около 4%. А на 1 октября 1927 г. из 450 млн. руб. частного капитала в промышленности на концессионный приходится 47 млн. руб., или около 10% (цифру концессионного капитала беру на 1 июня 1927 г., по докладу в СНК СССР). Таким образом, «внутренний» частный капитал в промышленности (без концессий) за последнее трёхлетие вырастает с 287 млн. руб. только до 403 млн. руб., или всего на 40% (отстаёт, кстати сказать, от темпа роста советских средств в промышленности). А в других своих видах (торговый и кредитный вместе) частный капитал вырастает за то же трёхлетие примерно с 500 млн. руб. до 1 050 млн. руб., т. е. на 110%. Достаточная иллюстрация общеизвестного факта, что внутренние капиталисты в СССР не особенно стремятся помещать свой капитал в прочно и надолго увязывающие его формы деятельности. Да и в самой промышленности «внутренний» частный капитал существует отчасти в скрытом виде (лжеартели), отчасти в форме финансирования домашней системы капиталистической промышленности, отчасти в вице оборотных средств при арендованных заводах и т. д. — одним словом, на большую половину в сравнительно легко извлекаемой форме.
Классовое недоверие капиталиста к режиму диктатуры пролетариата вполне понятно. Иностранные концессионеры чувствуют себя под охраной нашей заинтересованности в хозяйственных сношениях с теми буржуазными государствами, откуда они к нам являются. Внутренние же капиталисты имеют только то вполне правильное убеждение, что мы проводим нэп не для их прекрасных глаз, а потому, что это нам нужно, и в тех формах и в тех пределах, в каких это опять-таки нам нужно. Причём вопросы о всех подробностях (пускать ли в данном году частный капитал в хлебозаготовки, пускать ли его в кожевенную промышленность и т. д. и т. п.) — все эти вопросы мы решаем сами, односторонне, без всяких переговоров и соглашений с частным капиталом. При таких условиях — хотя мы установили новую экономическую политику действительно всерьёз и надолго — капиталист предпочитает держать свой капитал в возможно подвижном (мобильном) состоянии. В самом деле, новая экономическая политика не исчезнет оттого, если мы введём очень высокие налоги для частных товарных мельниц, кожевенных и маслобойных заводов. Но внутренний капиталист, не оградивший себя специальным концессионным договором, не склонен строить за свой счёт новую фабрику, не зная, не изменится ли через пять лет налоговая и иная политика в отношении частной промышленности именно в данной отрасли (проведение устойчивого дифференцированного подхода на длительный период, возможно, повлияет до некоторой степени в этом отношении).
Из всего этого вытекает изменение самого типа капиталистической деятельности в СССР сравнительно с дореволюционной Россией. До революции капиталисты были разделены на довольно разграниченные между собою группы, каждая со специальным кругом занятий: банкиры, фабриканты, внутренние оптовые торговцы, экспортёры и т. д. Теперь вместо этого создался новый тип капиталиста, с чрезвычайной подвижностью маневрирующего своим капиталом, являющегося сразу и финансистом, и оптовиком, и явным или скрытым организатором промышленной продукции. Когда судебный процесс позволяет проникнуть в существо совокупности операций какого-либо крупного капиталиста, перед нами почти всегда оказывается своего рода манёвренный «комбинат» (вроде приводившегося во второй главе примера ленинградского капиталиста Легача, который сразу имел небольшой водный флот для перевозки грузов, снимал в Парголове несколько тысяч десятин леса для разработки и торговли им, арендовал завод и занимался денежными спекуляциями). Особенности советских порядков, как указано выше, даже облегчают современному капиталисту усиление подвижности его капитала и лёгкости его извлечения из дела сравнительно с капиталистом дореволюционным. До революции магазин часто был в собственном доме — теперь в арендованном помещении; до революции завод был собственный — теперь, часто, арендованный и т. д.
Так как в основном одни и те же лица являются и капиталистическими торговцами, и владельцами кредитного капитала, и организаторами капиталистической промышленной продукции, — то общее количество всех капиталистов в СССР (кроме сельского хозяйства) не должно превышать тех почти 180 тыс. чел., какие являются, по налоговой статистике, средними и крупными частными торговцами и промышленниками (в том числе около 170 тыс. торговцев, начиная от третьего разряда, и около 10 тыс. промышленников, в предприятиях которых занято свыше трёх лиц, считая владельца и помогающих членов семьи). Собственно, количество их не 180 тыс., а меньше. Налоговая статистика за период апрель — сентябрь 1926 г. действительно знает почти 180 тыс. частных торговых и промышленных патентов (начиная от третьего разряда, т. е. кроме разносчиков и киосков в торговле и кроме имеющих в предприятии менее трёх лиц — в промышленности). Но бывает, что одному владельцу принадлежит несколько торговых заведений или одновременно торговое и промышленное заведение, — тогда на каждое всё же выбирается особый патент. С другой стороны, всё же может найтись несколько тысяч капиталистических финансистов, которые (или члены семей которых) не выбирают ни одного патента. Хотя, по всем наблюдениям, вряд ли много таких случаев, — статистика подоходного налога определённо свидетельствует, что капиталистов меньше, чем соответственных патентов. Таким образом, если принять наличность в СССР 180 тыс. капиталистических семей, то это будет скорее преувеличение, чем преуменьшение. В их руках сосредотачивается весь установленный нами частный капитал (кроме сельского хозяйства) — торговый, промышленный и кредитный, всего 1 600 млн. руб. на 1 октября 1927 г. Почти столько капиталистических внеземледельческих семей (170 тыс.) определено для 1925–1926 г. и подсчётами Комиссии СНК СССР по тяжести налогового обложения (июль 1927 г.). В грубо ориентировочном порядке можно дать примерно такую схему совокупности общего их дохода и в том числе чистого накопления за последний хозяйственный год.
По анкете Наркомфина в разработке П. Кутлера (вторая разработка, по полным анкетным данным, стр. 9, № 5 органа НКФ «Финансы и народное хозяйство», декабрь 1926 г.), за 1924/25 хозяйственный год чистая прибыль частного капитала, обращавшегося в торговых и промышленных предприятиях, составила около 490 млн. руб. Под чистой прибылью тут имеется в виду величина прибыли, полученной владельцами предприятий, за вычетом уплаты процентов на вкладные и заёмные капиталы и за вычетом всех налогов, кроме подоходного и квартирного, но без вычета расходов на проживание семьи владельца. За последующие два года частнокапиталистические обороты, по приводившимся уже официальным данным, возросли более чем наполовину против 1924/25 г. Поэтому для 1926/27 г. величину чистой прибыли в указанном смысле для частного торгового и промышленного капитала можно принять около 750 млн. руб. К этому надо прибавить чистую прибыль на кредитный капитал, составлявшую в год около 60% при величине его свыше 400 млн. руб., что даёт около 250 млн. руб. чистой прибыли частного кредитного капитала.
В сумме мы получаем, таким образом, для 1926/27 г. около 1 млрд. валовой чистой прибыли 180 тыс. семей капиталистов от эксплоатации их капиталом трудящегося населения (иначе сказать — около 4% национального дохода). Чтобы получить чистое накопление, надо вычесть, вопервых, расходы на жизнь, вовторых, подоходный и квартирный налог. Расходы на жизнь мы считаем возможным принять в среднем в 300 руб. в месяц. Конечно, многие проживают больше (даже по подоходной статистике есть несколько десятков тысяч плательщиков с доходом выше 400 руб. в месяц). Но гораздо больше таких владельцев небольших магазинов, особенно в провинции, которые проживают менее 300 руб. Ведь в цифру 180 тыс. владельцев входят также владельцы всех постоянных розничных магазинов, раз только торговое заведение является действительно лавкой, а не киоском (под киоском, по закону, понимается будка, куда не может войти никто, кроме продавца). Если предположить, что расходный бюджет в 300 руб. в месяц (сверх подоходного и квартирного налогов) взят ниже действительного среднего, то зато количество 180 тыс. капиталистов, почти несомненно, взято более действительного (по особенностям нашей налоговой статистики), так что во всяком случае возможная недооценка среднего капиталистического расходного бюджета уравновесится (надо ещё принять во внимание проживание целого ряда в собственных домах и дачах, в квартирах при своих предприятиях и т. п.).