Раз в месяц звонил и без особых приветствий и прочей шелухи спрашивал, как дела. Получал неизменное «спасибо, всё хорошо» и слышал гудки. Она так быстро вешала трубку, что продолжить разговор было невозможно, и о чём говорить, тоже непонятно. Помнил, как забирал вещи и долго стоял в нерешительности, не зная, что делать с ключами: оставить себе или положить на видное место в прихожей, что он и сделал. Щёлкнул замок. Пётр Алексеевич растерялся, долго не мог прийти в себя и отойти от дверей, которые окончательно разделили их с Летицией. Как назло, приполз на этаж скрипучий лифт, и из него с кряхтением выкатилась соседка – грузная дама, жена генерала. Он знал её с тех пор, как поселился в доме на канале Грибоедова. Тогда она была красивой женщиной, с алыми губами, затейливым начёсом на голове и обаятельной улыбкой, не лишённой кокетства. Почему-то только сейчас он обратил внимание, как она постарела и, скорее всего, выпивала. Он попытался улыбнуться – получилась глупая гримаса. Обычно весёлая и словоохотливая, она лишь кивнула головой, мельком бросила взгляд на два увесистых чемодана, открыла дверь и с силой захлопнула, тем самым выражая своё отношение к его персоне и заодно ко всем мужикам…
Через долгие два года родителям Светланы наконец-то дали квартиру, в которую они почему-то нехотя переехали, а Света с ребёнком осталась в съёмной – по своей инициативе и твёрдому убеждению Петра Алексеевича. Ещё через год скончался Светин отец, на удивление слишком долго протянул с таким количеством выпитого алкоголя за свою не самую длинную жизнь. Свете очень не хотелось идти на похороны – представляла, какая расчудесная компания соберётся алкашей и неудачников. В этом она как раз и ошиблась. Пришло много народа с Кировского завода, даже кто-то из руководства, и какие-то хорошие слова говорили, по-доброму вспоминали. Сидела Светлана на поминках в их новой квартире с тремя комнатами, сама не своя, даже попросила рюмку водки налить, и почему-то люто злилась на покойника, и на мать поглядывала с раздражением, когда та вдруг от горя голосить начинала или неожиданно песни своей молодости затягивала. Нелепо всё было, стыдно, и ещё непонятно какие чувства, как обманули её в чём-то.
Вскоре решит её мать переехать в бабушкин домик, в Стрельну – захотелось уединения, в огороде копошиться и тихо доживать свой век вдали от всех – всё стало немило и пусто. Так Пётр Алексеевич и оказался на проспекте Ветеранов, и словно выжидать начал, когда Светлане всё надоест и она его выгонит, самому уйти сил не хватало. Было удивительно, за что она держится, почему не отпускает: самостоятельная, квартира какая-никакая есть. Неужели не надоело жить в постоянном недовольстве и упрёках? Да и жениться он явно не собирается.
Стал замечать, как Танюша боится Светлану – вздрагивает, если та голос повысит и брови нахмурит. Бывали и спокойные дни, когда Света в настроении, и они все вместе и в Петродворец ездили, и в центр по Невскому прогуляться, и в мороженице посидеть. Хорошо, но всё время по сторонам поглядывал, боялся с Лютиком столкнуться. По выходным частенько стали дочку к Алле Сергеевне отвозить. Сами себе предоставлены, глядишь, и в кино сходят на последний сеанс. Готовить Светлана не любила, если только самое простое, и то без интереса. Пётр Алексеевич на откорм к маме ездил, ещё и Танечке привозил мамины домашние котлеты. У Лютика всегда первое, и второе, и хлеб свежий, а не залежалый.
Летом, когда Таня постарше стала, отпуск брали и все вместе – в Гагры или в Хосту, комнату снимали так, чтобы к морю поближе. В такие моменты Пете казалось, жизнь налаживается, просто разные они, и долго привыкать друг к другу приходится. У Чёрного моря обиды забывались, и Света поспокойней становилась. Близость между ними была, хоть и нечасто, и, как ни странно, именно на этом каким-то образом всё держалось, другого ничего и не было.
Пётр Алексеевич многое прощал Светлане – и грубость, и злость, – с одним не мог примириться, что на Танечку руку поднимает, хоть и не при нём, но знал доподлинно. Сама дочка ни разу ему не открылась, лишь испуганные глаза делала и зачем-то за занавеску прятаться бежала и рот руками закрывала, когда расспросить осторожно пытался.