— Сегодня вечером ты пытался продать доброе дело стражник. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Я справедлив, терпелив и мудр и всегда выслушиваю последнее слово. Говори. Можешь стать на колени.
Стражник одним текучим движением гимнаста оторвался от пола и стал на колени. Но и на коленях он стоял не вертикально, а весьма основательно наклонился вперед, отчего поза его выражала удвоенное почтение и готовность мгновенно сорваться с места и броситься вперед по первому приказу своего повелителя.
— Ваше королевское величество, я не собираюсь оправдываться. Быть наказанным королем Эша — величайшее счастье. И если ваше королевское величество дарует жизнь хотя бы двум моим несмышленым сыновьям, они с гордостью и восторгом будут помнить всю жизнь, что их отец был наказан самим обожаемым повелителем Эша.
— Неплохо сформулировано, — вздохнул король, повернулся ко мне и добавил: — Знают, негодяи, мою слабость к четким и изящным формулировкам, пользуются. Ну так что же ты можешь сказать по существу, Пруззи? Ты пытался продать доброе дело?
— С разрешения вашего королевского величества, ваш недостойный слуга скорее пытался сделать бизнес при помощи служебных обязанностей.
— Объясни.
— Ваше королевское величество, как я мог продать доброе дело, если оно мне не принадлежало? По действующим инструкциям стражникам за доброе дело очки компьютер не начисляет. А стало быть, очки я не продавал. Нельзя продать то, чего у тебя нет. С другой стороны, я действительно попытался сделать небольшой бизнес в размере тридцати пяти кулей, но лишь в качестве благодарности за доброе дело.
— Гм… Ты, случайно, не знаком с трудом королевского экономиста Паззла «Взятка»?
— Так точно, ваше королевское величество! — с лихой горделивостью воскликнул стражник. — Начальник зачитывал нам отрывки.
— Что же ты понял из выводов моего советника?
— Ваше королевское величество, все наши стражники знают наизусть три главных вывода многомудрого господина Паззла.
— Назови их.
— Слушаюсь, ваше королевское величество. Первый: взятка королевского чиновника есть древнейшая и естественнейшая смазка государственного механизма, позволяющая всем его частям и колесам вращаться легко и без скрипа. Второй: чиновник, получающий взятку в разумных традиционных размерах, должен поделиться ею со своим боссом. Это способствует воспитанию у взяткобрателя уважения к королевским чиновникам и развитию философского восприятия мира, потому что, делясь взяткой, он становится одновременно и взяткобрателем и взяткодателем. Третий: взяточничество является наиболее эффективным способом перераспределения богатства.
— Гм, отличная память. Значит, ты не считаешь себя виновным?
— С разрешения вашего королевского величества, мои боссы учили нас, что каждый эш должен всегда считать себя виновным, пока вышестоящий чиновник не решит иначе. Я виновен вообще и в частности в том, что намеревался предложить заболевшего эша двум другим эшам, а это можно квалифицировать как аукцион, что законом запрещено, и как нарушение королевского порядка па улицах.
— Гм… похвальная строгость по отношению к самому себе, стражник. Итак, мой справедливый и мудрый приговор: за попытку устроить аукцион на улице — двадцать электрических разрядов. За отличное знание основополагающего труда о взятках и умение четко формулировать мысли ты будешь награжден, причем награда будет вручена во время экзекуции, дабы она могла смягчить страдания от разрядов. Все.
— Век править королю! — воскликнул стражник и с такой силой трижды стукнул головой о пол, что я был уверен — вот-вот она треснет. Со сверхъестественной способностью к ориентации, которую я не раз наблюдал у должностных лиц Эша, стражник быстро пополз в обратном направлении, ногами вперед. Он ни на мгновение не оторвал лица от пола, но попал ногами не просто в дверь, а в самую ее серединку, деликатно приоткрыл ее ногой же и ловко выскользнул из комнаты.
— Вот так, друг мой, — усмехнулся король. — Кое-кто думает, что самодержец обязательно самодур. Помню, как-то раз приговорил я одного приближенного придворного к визиту к дракону. Не помню уже за что, ну да это и не имеет значения. Так вот, этот неблагодарный и говорит: «Ваше величество, перед тем, как быть разорванным драконом на сорок частей, я хотел бы самым почтительнейшим образом заметить, что вы самодур». У меня даже кровь в лицо бросилась от обиды. Чувствую, все три глаза увлажнились, вот-вот заплачу. «Это почему же я самодур? — спрашиваю. — Извольте объяснить вашу реплику, господин приближенный придворный!» — «Ваше королевское величество, я признаю, что из-за моего небрежения во время королевской охоты электронные гончие не были с должным тщанием проверены, и туп, которого вы должны были загнать, ушел. Но я полагал, что за мой проступок мне следовало бы дать двадцать-тридцать электрических разрядов». Представляете, Саша, какова наглость? Да это почти революция! Я с трудом сдержался и спокойным голосом говорю: «Господин приближенный придворный, сами того не подозревая, вы противоречите себе. Да, если бы я был самодуром, я приказал бы дать вам электрических разрядов. Но это наказание традиционно применяется к низшим сословиям, Я мог бы, разумеется, послать вас на необитаемый остров, но традиционно считается, что это менее благородное наказание, нежели визит к дракону. Видите, сколько соображений приходится принимать во внимание, прежде чем разрешить вам отправиться в последнее путешествие к повелителю космоса. А вы — самодур!» И что же вы думаете? Понял всю вздорность своих утверждений. Голову так повесил грустно, пригорюнился и прошептал: «Простите, ваше королевское величество, я был не прав». Чувствую, Саша, прямо даже какая-то симпатия к нему так и поднимается откуда-то из живота. Так и подмывает простить и помиловать. А нельзя. Не может король быть непоследовательным. Это уж действительно было бы самодурством. Решил казнить — казни! Пусть тебе тяжело, пусть ты внутренне страдаешь, все равно терпи. Теперь вы видите, какова наша королевская доля? Не позавидуешь, клянусь драконом, не позавидуешь. Иной раз так себя жалею, так жалею, бросил бы все к повелителю космоса. А нельзя. Потому что я эш долга. Взялся править — правь. На то ты и король. Обидно только, когда сталкиваешься с неблагодарностью, как с этим эшем, о котором я вам только что рассказывал. О себе только думают. Не хочется, видите ли, чтобы дракон их на сорок частей разделал, а чтоб о своем короле подумать — куда там… Такое падение нравов…
Цурри-Эш устало вздохнул и как-то обмяк, расплылся в своем кресле. Несколько минут он молчал, и я в тысячный раз поражался его искренней убежденности в своем праве казнить и миловать, указывать, кто прав и кто виноват. Может, он и прав, может, без этого и нельзя быть самодержцем. Не знаю, не пробовал. Так это все чудовищно далеко от нашей земной жизни. Хотя были когда-то на Земле короли, цари и диктаторы, которые отличались от Цурри-Эша только количеством глаз и рук.
И все-таки какой же поразительной глухотой и слепотой должно обладать мыслящее существо, чтобы так отгородиться от мыслей, чувств, страданий себе подобные. Эгоцентризм, переходящий в патологию. А может, не так уж не правы историки, утверждающие, что все деспоты должны быть в большей или меньшей степени безумны.
— И знаете, Саша, от чего больше всего устаю? От необходимости рассчитывать каждый свой шаг, от необходимости постоянно напоминать себе, что ты — король. Ловлю себя иногда на том, что уж и мысленно называю себя не иначе как «ваше королевское величество». А как тяжело предвидеть последствия своих шагов! Давеча пятерых футурологов пришлось отправить на остров Дракона. Предсказали одно, а на поверку получилось совсем другое. Вот и завтра тоже садись снова на трон и выполняй функции верховного судьи. Гильдия воров жалуется на моих футурологов. Опять, кажется, намудрили предсказатели. Приходите послушайте.