Судья заметил, как Мелон смотрит на него широко открытыми, печальными глазами, и почувствовал раскаяние, что так много говорит о своем здоровье.
— Вы можете подумать, Д. Т., что у меня не жизнь, а рай, но это не так, и я вам открою секрет, о котором никому не заикался. Большой и страшный секрет.
— Господи, что же это?..
— Я был рад, что из-за диеты перестал быть таким тучным, но эта самая диета подорвала мой организм, и ровно через год я уже регулярно ездил к Джону Хопкинсу проверяться: мне сказали, что в крови у меня сахар, а следовательно, диабет.
Мелон, который вот уже много лет продавал ему инсулин, ничуть не удивился.
— Болезнь эта, конечно, не смертельная, но тоже требует диеты. Я разругался с доктором Юмом и пригрозил, что подам на него в суд, но он стал меня разубеждать, и, как опытный судья, я понял, что дело я проиграю. Тут возник ряд проблем. Понимаете, Д. Т., болезнь эта хоть и не смертельная, но надо каждый день делать укол. И хотя она не заразная, я все же подумал, что здоровье мое так пошатнулось, что об этом лучше не распространяться. Ведь я еще в зените политической карьеры — все равно, признают это люди или нет.
— Я никому не скажу, хотя ничего позорного тут нет, — заверил его Мелон.
— Тучность, небольшой удар и в довершение всего диабет… Согласитесь, для политического деятеля это уже чересчур! Хотя в Белом доме тринадцать лет просидел калека.
— Я целиком доверяю вашей политической прозорливости, судья. — Но хотя Мелон и произнес эту фразу, в этот вечер его вера в судью почему-то пошатнулась. Почему это произошло, он и сам не понимал. Но в медицинских познаниях судьи он окончательно разуверился.
— Много лет я мирился с тем, что для уколов мне надо вызывать дежурную сестру, а теперь случай мне помог — я нашел другой выход. Я нанял парня, который будет за мной ходить и делать мне уколы. Это тот самый, о котором вы меня спрашивали весной.
Мелон сразу его вспомнил.
— Неужели негр с голубыми глазами?
— Да.
— А вы его знаете?
Судья думал о трагедии своей жизни и о том, что этот парень сыграл в ней главную роль. Но Мелону он сказал, что это «тот самый негритенок, который спас мне жизнь, когда я свалился в пруд».
И тут обоих друзей разобрал неудержимый смех. Поводом была представившаяся им картина, как из пруда вытаскивают старика весом в десять пудов, — раскаты их смеха долго отдавались в вечерней мгле. Такой смех не легко остановить, и оба они никак не могли уняться — каждый смеялся над своей бедой. Первым притих судья.
— Серьезно, я хотел найти человека, которому я могу доверять, а кому же я могу доверять больше, чем мальчишке, который спас мне жизнь? Инсулин — хитрая штука, его должен вводить ловкий, добросовестный человек — кипятить иголки и прочее.
Мелон подумал, что мальчишка, может быть, и ловок, но ведь цветные мальчишки бывают чересчур ловки! Он боялся за судью, вспоминая эти холодные горящие глаза, которые сразу вызывали в памяти пестик, крыс и смерть.
— Лично я не нанял бы этого парня, но вам, конечно, виднее.
Судью снова одолела тревога.
— Джестер ведь не танцует, не пьет и даже, по-моему, не ухаживает за девушками. Где же он может быть так поздно? Д. Т., как вы думаете, не позвонить ли мне в полицию?
Намерение вызвать полицию и устроить переполох испугало Мелона.
— Что вы, еще совсем не так поздно, чтобы поднимать тревогу! Однако мне, пожалуй, пора домой.
— Д. Т., возьмите за мой счет такси. А завтра давайте поговорим подробнее о Джоне Хопкинсе, ведь я серьезно думаю, что вам надо туда лечь.
— Благодарю вас, но незачем брать такси, мне полезно подышать свежим воздухом. Не волнуйтесь насчет Джестера. Он скоро придет.
Но хотя Мелон и заверил судью, что ему полезно пройтись, да и ночь была теплая, он почувствовал такой озноб и слабость, что едва доплелся домой.
Стараясь не шуметь, он лег в постель, где они спали с женой. Но когда он почувствовал спиной ее теплую, еще такую живую спину, его пробрала дрожь отвращения, и он резко отодвинулся — разве могут живые жить, если на свете есть смерть?