В тот год он прозевал лето; овощи поспели и были съедены, а он этого даже не заметил. Летний зной его угнетал. А судья уверял его, будто любую болезнь может вылечить миланское лето. Вспомнив о судье, он пошел на заднее крыльцо и взял бумажный мешок. Сегодня он свободен до самого вечера, но ощущения свободы у него не было. Он стал вяло рвать зелень для судьи, Потом снял с куста самый большой помидор и подержал его в руке, прикидывая вес.
— Что ты там делаешь, миленький? — окликнула его миссис Мелон, выглянув в кухонное окно.
— Что? Что?
— Что ты там стоишь на самом солнцепеке?
Вот до чего дошло: человек должен давать отчет, почему он стоит посреди собственного двора! Но вместо того чтобы как-нибудь выразить свою ярость, он объяснил:
— Рву зелень.
— Надень лучше шляпу, если ты долго собираешься бродить по жаре. Смотри, миленький, еще схватишь солнечный удар.
Лицо у Мелона побледнело, и он заорал:
— Ну какое тебе до этого, черт возьми, дело?
— Пожалуйста, не ругайся, Д. Т., сделай милость!
Мелон долго простоял на самом солнцепеке, потому что жена вмешалась не в свое дело. Потом он побрел без шляпы, с пакетом зелени под мышкой, к дому судьи. Судья сидел в библиотеке с закрытыми ставнями, и там же находился этот голубоглазый негр.
— Привет, Д. Т., привет, мое вам нижайшее. Вы-то как раз мне и нужны.
— Зачем? — Мелон был и обрадован и удивлен этим сердечным приемом.
— У нас час бессмертной поэзии. Мой референт читает мне ее вслух.
— Кто? — резко переспросил Мелон.
— Мой референт, Шерман Пью. Он великолепный чтец, и час, когда он читает мне вслух, для меня самое приятное время дня. Сегодня мы читаем Лонгфелло. Читай же, Макдуфф! — весело приказал судья.
— Кто?
— Я просто перефразировал Шекспира.
— Шекспира? — Шерман чувствовал себя не в своей тарелке и к тому же невеждой. Он ненавидел мистера Мелона за то, что тот пришел, когда читали стихи. Почему этот зануда не сидит в своей аптеке, где ему положено?
— Ну, вернись к тому месту:
Глаза у судьи были прикрыты, и он мерно покачивал в такт головой.
— Продолжай, Шерман.
— Не желаю, — угрюмо заявил Шерман. Вот еще, строить из себя мартышку перед этой занудой мистером Мелоном! Черта с два, он будет читать!
Судья почувствовал, что царившее тут благодушие чем-то нарушено.
— Да ты просто читай:
— У меня нет настроения, сударь.
Мелон слушал их, держа пакет с зеленью на коленях.
Судья почувствовал, что благодушной атмосферы, царившей в комнате, как не бывало, но желание дослушать прекрасную поэму было так велико, что он стал читать ее сам:
— У меня быстро устают глаза в темной комнате. Может, почитаешь дальше, Шерман?
— Нет, сударь.
— Ах, какой поразительный ритм и какое изящество в этих строчках. Неужели ты этого не чувствуешь, Шерман? Ты ведь всегда так прекрасно читаешь бессмертные стихи!
Шерман упрямо выставил зад и молчал.
Мелон, все еще держа на коленях пакет с зеленью, чувствовал, что атмосфера накаляется. Что-то вроде этого явно происходило здесь каждый день. Непонятно, кто же из них сумасшедший? Старый судья? Голубоглазый негр? Он сам? Лонгфелло? Мелон вмешался, призывая на помощь весь свой такт:
— Я принес вам разной зелени из своего огорода и кольраби.
Шерман дерзко заявил:
— Ему этого нельзя есть.
Судья был очень огорчен.
— Что ты, Шерман! — взмолился он. — Я просто обожаю зелень и кольраби!
— В диете этого нет, — утверждал Шерман. — Зелень надо готовить с толстым краем говядины — там слой постного мяса и слой жира. В диете этого нету.
— Ну, а если положить тоненький постный кусок с тонюсенькой прослойкой сала?
Шерман злился, что мистер Мелон пришел в самое его любимое время, когда они читали вслух. Старый зануда из аптеки смотрел на них обоих, как на помешанных, и вконец испортил чтение бессмертной поэзии. Он назло ему не стал читать «Гайавату». Как же, будет он разыгрывать мартышку; пусть этим занимается старый судья, ему, видно, плевать, что про него думают, будто он вырвался из сумасшедшего дома!