Мелон не стал напоминать, что сегодня мальчик отказался читать и старому судье самому пришлось дочитывать Лонгфелло.
— С каким чувством Шерман читает Диккенса! Иногда я просто плачу.
— А сам он когда-нибудь плачет?
— Нет, но в смешных местах он улыбается.
Мелон был заинтригован; он надеялся, что судья приоткроет хоть краешек таинственной истории, на которую намекал, но тот отделался только еще более загадочными словами:
— Что ж, это лишний раз доказывает, что «из шипов опасности мы срываем цветок безопасности».
— Но в чем же все-таки дело, сударь? Неужели вы были в опасности?
— Ну, не совсем… это просто цитата из нашего Барда. Но после смерти моей незабвенной жены я так страдал от одиночества…
Мелон не только был заинтригован, он вдруг встревожился.
— От одиночества? У вас же есть внук, вы самый почитаемый человек в Милане!..
— Вы можете быть самым почитаемым человеком в городе и даже в целом штате и все же чувствовать себя одиноким. И, видит бог, быть одиноким!
— А ваш внук, вы же в нем души не чаете!
— Молодые люди — эгоисты, такова их природа. Я этот народ знаю насквозь. У Джестера одна беда… юность. Я очень хорошо разбираюсь в молодых людях — все они эгоисты, эгоисты, и только!
Мелону было приятно, что Джестера порицают, однако у него хватило ума не поддержать разговора.
— И давно у вас этот молодой негр?
— Около двух месяцев.
— За такое короткое время он здорово прижился у вас в доме… довольно уютно устроился, можно сказать.
— Да, Шерману, слава богу, здесь нравится. И хотя он тоже мальчик, как и мой внук, с ним у нас совсем другие отношения.
Мелон был рад это слышать, но снова из деликатности промолчал. Зная капризный характер судьи, приступы внезапного восторга и столь же внезапного разочарования, он спрашивал себя, долго ли продлится его последнее увлечение?
— Чистое золото! — с восхищением повторял судья. — Сокровище!..
А сокровище в это время читало киножурнал и попивало джин с настойкой и щедрой порцией льда. Шерман был один в кухне — старуха Верили убирала наверху. И хотя он всласть потешил свое воображение — тут была прекрасная статья об одной из его любимых кинозвезд, — он был очень, очень зол. И не только потому, что этот назойливый тип, Мелон, испортил ему лучшее время дня. Вот уже три месяца, как он жил в напряженном ожидании, которое мало-помалу перешло в страх. Почему мадам Андерсон не ответила ему на письмо? Если он неправильно указал адрес, письмо могли переадресовать: мать его слишком знаменита, чтобы ее не найти. Когда собака Джестера Тайдж сунула нос в дверь, Шерман пнул ее ногой.
Сверху спустилась Верили и увидела, что Шерман читает журнал и пьет джин с хинной настойкой. Ей очень хотелось сделать ему замечание, но, взглянув в его горящие злобой глаза, она только проворчала:
— В мои молодые годы я никогда не рассиживалась с книжкой и не пила спиртного.
— Ты, наверно, родилась рабыней, старуха.
— Нет, я рабыней не была, а вот дед мой был.
— На тебя, наверно, еще надевали колодки.
Верили отвернула кран и с шумом принялась мыть посуду.
— Если бы я знала, кто твоя мать, я бы сказала ей, чтобы она тебя как следует высекла.
Шерман вернулся в гостиную, чтобы от скуки подразнить Джестера. Он снова сидел за роялем, и Шерману было обидно, что он играет что-то незнакомое. Еще выругаешь композитора, а окажется, что композитор совсем не тот. Что он играет — Шопена, Бетховена или Шуберта? Шерман не смел сказать наудачу какую-нибудь гадость и поэтому злился еще больше. Вдруг он скажет: «Какую дерьмовую вещь Бетховена вы играете!», а Джестер ответит: «Это совсем не Бетховен, а Шопен». Потерпев моральное поражение, Шерман не знал, что делать. Но тут он услышал, как хлопнула парадная дверь, и понял, что этот сплетник, мистер Мелон, наконец-то ушел. Он явился к судье смиренный, как отрок Моисей, и по собственному почину опять принялся за Лонгфелло, все с той же строки:
Мелон никогда не страдал от жары так, как этим летом. Он чувствовал, что ему давят на плечи раскаленное небо и палящее солнце. И этот ничем не примечательный, практический человек, который редко позволял себе мечтать о чем бы то ни было, стал мечтать, как осенью он поедет на Север, в штат Вермонт или Мейн, где он снова увидит снег. И поедет он один, без миссис Мелон. Он попросит мистера Харриса подменить его в аптеке и проживет там, на Севере, недели две, а быть может, и два месяца, один, без суеты. Он представил себе очарование полярной природы, почувствовал ее прохладу. Он будет жить один, в гостинице, чего он еще никогда не делал, а может быть, на лыжной станции. Понуро бредя по раскаленной от зноя улице, он думал о снеге и предвкушал свободу, испытывая томительное чувство вины. Только раз, всего лишь раз, он греховно вкусил свободу. Двенадцать лет назад Мелон отправил жену и маленькую Эллен на водопады Таллула отдохнуть от жары, и, когда они уехали, судьба случайно свела Мелона с его грехом. Поначалу он и не думал, что это грех. Это была просто молодая дама, с которой он познакомился в аптеке. Ей в глаз попала соринка, и Мелон осторожно вынул эту соринку чистым носовым платком. Он вспоминал, как незнакомая дама дрожала от страха и как ее черные глаза были полны слез, когда он придерживал ее голову, чтобы вынуть соринку. Она ушла, и всю ночь он не мог о ней забыть, но ему казалось, что этим все и кончится. Однако на следующий день, когда он платил по счету за бакалею, они встретились снова. Она работала там конторщицей. «Вы были со мной вчера так милы, — сказала она. — Не могу ли теперь я быть вам чем-нибудь полезной?» Он ответил: «А почему бы и нет, почему бы вам завтра со мной не пообедать?», и она согласилась. Эта худенькая, совсем юная девушка служила в бакалейном магазине. Они пообедали в чайной «Крикет» — самом солидном заведении в городе. Он рассказал ей о своей семье, у него и в мыслях не было ничего греховного! Но все пошло как-то не так — к концу второй недели он согрешил и, что самое ужасное, был этому только рад. Он пел во время бритья и каждый день надевал свой парадный костюм. Они ходили в городской кинотеатр, и раз Мелон даже повез ее на автобусе в Атланту посмотреть циклораму. Они ужинали в гостинице Генри Грэди, и Лола заказывала черную икру. Мелон, совершая грех, был как-то непривычно счастлив, хоть и знал, что скоро счастью придет конец. Конец пришел в сентябре, когда в город вернулись жена и дочь, — Лола понимала его положение. Быть может, с ней это было уже не впервые. И через пятнадцать лет он все еще видел Лолу во сне, хотя с тех пор покупал бакалею в другом магазине и ни разу ее не встречал. Когда Мелон узнал, что она вышла замуж, он загрустил, но в то же время почувствовал облегчение.