— Хочется верить, что просто бросила, но… я жутко боюсь, что её убил этот.
— Этот?!
Теперь Оля ещё сильнее запуталась. Стаська подняла глаза и настороженно взглянула на неё — но настороженность быстро сменилась пониманием.
— А, точно, ты же не знаешь… в общем, пока ты болела, тут кошачий маньяк завёлся.
Оля моргнула и нервно потянулась рукой к волосам, отдёрнув пальцы в последний момент. Не стоит потакать дурным привычкам.
— Чего?
— Уже четыре распотрошённых трупа нашли, — тихо произнесла подруга. — В основном бродячие, но одна была самовыгульной и, кажется, кого-то из наших. Похоже, какой-то живодёр. Или вроде того.
Оля застонала и откинулась на спинку стула. Пусть животных, тем более самовыгульных, в их семье не водилось, новость от этого лучше не становилась. Маньяк — это серьёзно. Пусть даже кошачий.
— А что котята? — сообразила вдруг она. — Кошка пропала, а с ними что?
Стаська снова насупилась и печально отвела глаза. Понятно. Ничего хорошего.
— Одни остались, — наконец пробормотала она. — И это просто ужасно, блин, мне их так жалко! Мы пытаемся их кормить, но ты же сама понимаешь… никто не сможет за ними следить, как мама.
Оля кивнула. За последние дни произошло столько странных вещей, что она почти не вспоминала о котятах. Ей и сейчас-то было не до них — но помочь хотелось. Да и стыдно всё-таки: обещала и не сделала.
— Надо их домой куда-нибудь забрать, — заметила она. — В тепло.
— Надо, — Стаська качнула головой, механически, неловко. Как те дурацкие игрушки, что продают коробейники на улицах. — Но соседи отказываются, а я… не могу. Сама знаешь.
Оля знала. И об астме Стасиной мамы, и о том, что самой Стаське строго-настрого запретили иметь домашних животных, если она не хочет, чтобы болезнь, мамино наследство, проявилась и у неё.
— Тогда давай их заберу я, — предложила она. — Мама будет ругаться, конечно, но я её знаю. Животных она любит, а аллергии ни у кого из наших вроде нет. Да и…
Ей хотелось упомянуть о Женьке, о том, что он был бы не против взять котёнка. Так предложение звучало бы ещё более заманчиво. Но в последний момент Оля запнулась и прикусила губу. Не хватало ещё лишний раз подливать масла в огонь дурацких школьных сплетен. Пусть одноклассники, поглощённые знакомством с новеньким, и перестали обращать на неё внимание — неважно. Оля всё равно не хотела привлекать лишнее внимание ни к себе, ни к Женьке.
Сейчас, когда в их классе учится Фролов с тварью на плече — особенно.
Гоши с каждым днём становилось всё больше. С места Никитки он действительно слез — понял, что со Светой ничего не выйдет — зато переместился на галёрку, туда, где тусили Вовка, Лена и ещё парочка ребят. Поначалу те не слишком радовались его компании, но уже через несколько дней Фролов непонятным образом успел стать для них авторитетом и негласным лидером.
Как будто он завоёвывал уважение всех, с кем общался. Даже Вовка, поначалу заговоривший с ним с целью подколоть, сейчас заглядывал Гоше в рот и стелился перед ним, как собака.
Оле это не нравилось. Она хотела верить в собственную мнительность, хотела надеяться, что накручивает себя, и на самом деле в неожиданной популярности хамоватого новенького нет ничего удивительного. Но каждый раз, когда ей почти удавалось себя убедить, она ловила блестящий взгляд игрушечной змейки на левом плече Фролова — и страхи возвращались в стократном объёме.
Он что-то делал. С Вовой, с Леной. Со всем классом. И она не могла понять, что именно. И Женька тоже не мог.
— Что — да и? — поторопила Стася, заставив Олю вынырнуть из размышлений. — Ты серьёзно сможешь их забрать? Это было бы очень круто, правда, но — ты не шутишь сейчас? Всё точно нормально будет?
— Конечно, смогу, — Оля улыбнулась. — Я же сказала. Заберу.
***
Холод щипал лицо, и морозный ветер задувал в шею, находил щели в толстом, намотанном в три слоя шарфе. В такую собачью погоду даже Оля мёрзла и куталась похуже Женьки — но она обещала забрать котят сегодня, а значит, должна сдержать это обещание.
Вокруг сновали тёмные силуэты, что-то скалилось в тени ближайшего дерева да протяжно ухало над головой. Но на такое Оля уже привыкла не обращать внимания.
Главное — не заходить в парк. Кто знает, там ли ещё та тварь, что в прошлый раз загнала её на дерево.
Тяжёлую парковую громаду Оля обходила по соседним улочкам, стараясь даже не приближаться к узорчатой металлической решётке. Шла по другой стороне дороги, делала вид, будто спокойна. Чёртов гололёд так и не прошёл: то ли дворники ленились посыпать улицы песком и солью, то ли лёд нарастал быстрее, чем его успевали убрать — но скользко было едва ли не так же, как в первые дни ноября.
Где-то в стороне гулко бухнули, отмеряя четыре часа дня, городские часы. И эхом отдались внутри другие, призрачные часы, что отсчитывали время до неизбежного.
Оля начинала привыкать к этому ощущению. Но, приближаясь к знакомым серым подъездам многоэтажки, где в картонной коробке пищали, звали маму потерянные котята — почувствовала его всей кожей, так сильно, что чуть не пошатнулась и не упала на льду. Так и застыла на месте, со свистом втягивая сквозь зубы холодный воздух и выдыхая облачка пара.
Был бы здесь Женька, подумалось ей. Но того не было. Как всегда, пропадал на олимпиадных занятиях, которые сейчас, в самый сезон, стали особенно долгими и частыми. Хоть и собирался пойти вместе с ней — Оля сама отказалась. Не стоит лишний раз отрывать человека от любимого дела.
Котёнка он пообещал забрать. Но это будет уже потом, когда она притащит коробку домой.
Только сейчас Оля поняла, как отвыкла за последние недели ходить в одиночку дальше, чем до школы и обратно. Или к репетиторам — по проверенному, проторенному маршруту. А сейчас, когда уже начало темнеть, и тени неторопливо летали вокруг, знакомый город начинал казаться чужим и недобрым. Будто что-то перещёлкнуло внутри: волшебная карета превратилась в разбитую тыкву, а платье истаяло, обнажая беззащитные голые плечи.
Вся её спокойная жизнь была этой каретой, что оставалась прекрасной, пока часы не пробьют полночь.
Оля быстро проверила сообщение от Стаськи с кодом для домофона и решительно направилась к двери подъезда, стараясь не обращать внимания на неприятные предчувствия.
Стрелки внутри продолжали неумолимо двигаться к двенадцати.
Стасин подъезд встретил её сыростью и неожиданным холодом. Будто и не включали здесь отопление, будто и не пытались отогреть троих маленьких котят, оставшихся без матери. Лампочка светила тускло: вот-вот перегорит.
Голодные котята возмущённо пищали, пытаясь привлечь внимание, и Оля пошла на их тонкие голоса. Коробку задвинули куда-то в угол, который оставался в полумраке — полумёртвой лампы не хватало, чтобы его осветить.
— Все на месте?.. Тише, тише. Сейчас я вас заберу, мои хорошие, — бормотала она, пока пальцы скользили по грязному картону. — Всё будет просто отлично… главное, чтобы вы не простыли по дороге. А там тепло, дом… а потом я заберу одного, Женя другого, а третьего пристроим. Всё будет хорошо…
Котята умолкали, когда Оля говорила. Кажется, человеческий голос их успокаивал.
Она вывалилась из подъезда, судорожно сжимая в руках картонную коробку, внутри которой возились и попискивали зверята. На миг Оле показалось, будто в спину ей что-то смотрит. Но тяжёлая металлическая дверь бухнула за спиной — и ощущение исчезло, как будто и не было.
Оля бросила мимолётный взгляд на часы. Полпятого. Не так и поздно. Дотащить домой коробку с котятами, прежде чем станет совсем темно, она успеет.
Волк вырос перед ней внезапно: Оля даже не успела понять, когда он появился. Только что делала первые неуверенные шаги по скользкому льду, прикидывала, сможет ли дотащить коробку так — или придётся вытаскивать котят и нести их дальше под курткой. Только что никого рядом не было, и всё было нормально.
Но вот он стоял рядом с ней, огромный, чёрный. Такой же угрожающий, как в прошлый раз. На длинных лапах, вывернутых не в ту сторону. С пастью, слишком широкой, чтобы принадлежать нормальному зверю.