— Я… постараюсь успокоиться, — несмело произнесла она, чувствуя, как скручиваются узлом внутренности. — А потом попробую… Не знаю даже, что. Может, ещё найдётся способ. Надо подумать.
— Я тоже подумаю, — согласились в трубке. — Нам пока ничего не остаётся, кроме как думать и… как-то жить дальше. Но будь осторожна, Оль. Будь максимально осторожна. Ещё сильнее, чем раньше.
— Но дома-то запираться — не вариант, — вздохнула Оля. — Да и не поможет, сам понимаешь.
— Понимаю. К тому же это большими буквами скажет им: посмотрите, мы её запугали. Так что… попробуй жить, как жила. Хотя я понимаю, что будет сложно. Но ведь… по сути, ничего и не изменилось-то. К тому же, раз мы им нужны, они не должны сделать с тобой ничего плохого. Просто думай об этом.
Звучало довольно безрадостно, но Женька в трубке так старался её успокоить, что ей даже сделалось неловко.
— Я… попробую. Правда, — откликнулась Оля, стараясь, чтобы её голос звучал максимально спокойно. Хотя какое уж тут спокойствие.
Если внутри неё и отсчитывали время до неизбежного невидимые часы, сейчас их стрелки дрожали в нескольких делениях от двенадцати.
Она так и не заснула до самого утра. Женька писал с наспех созданной страницы, продолжая успокаивать и поддерживать, но помогало слабо. Оле всё мерещилось, что её окружили. Что ей не хватает воздуха. Она с нетерпением ждала утра, точно рассвет мог что-то изменить, точно с выходом солнца пришло бы и решение. Но утро наступило, а ничего не поменялось. Часы всё так же шли. «Они» всё так же были где-то неподалёку.
Поначалу хотелось засесть дома. Пусть даже на пару дней: квартира дарила смутное ощущение безопасности. Вот только на поверку оно оказалось лживым, и Оля поняла это сразу, как только глянула на окно.
С вечера на подоконнике ничего не было, но сейчас его прочертили глубокие, как раны, царапины.
Оля не помнила, чтобы видела кого-то у себя в комнате. Пусть даже мелкую тварь.
После такого оставаться дома резко расхотелось.
Она не запомнила, как собралась в школу — тихо, осторожно, чтобы не разбудить выходную сегодня маму. Не заметила, как столкнулась на кухне с отцом, который сонно жевал утренний бутерброд и не обратил на дочь почти никакого внимания. Да и она на него почти не отреагировала.
Вкус завтрака почти не ощущался. Отражение послушно показало ей бледную, как привидение, девушку с дикими глазами, и Оля мрачно выругалась. Скроешь тут панику, когда все эмоции отражаются на лице.
Утренние новости принесли ещё одну «радостную» весть: живодёр, убивающий кошек, объявился снова. Только этого не хватало. Конечно, теперь одноклассники разом перестанут подозревать Женьку — вот только с учётом происходящего в классе новой подозреваемой может стать она сама.
Впрочем, сейчас это было не самое худшее. Потому что возвращение «кошачьего маньяка» значило ещё кое-что.
Оно значило, что чёрный волк с торчащими наружу костями наверняка вновь вышел на улицы города.
На улице бил в лицо морозный ветер: ночью поднялась метель. Точно, декабрь же. Месяц праздников, о которых она за всем случившимся почти забыла. Скоро наступят новогодние каникулы, и одноклассники уже сейчас обсуждают, где и с кем будут проводить праздничное время. Но не Оля.
После всего случившегося никто не подаст ей руки.
Женька оказался прав: после ухода Гоши ничего не изменилось. Молчаливое отчуждение, окутавшее Олю, обычно отдавалось болезненным эхом внутри — но не сегодня.
Сегодня она была слишком погружена в собственную тревогу. И твари — твари витали вокруг, чувствуя её. От них никак не получалось отвязаться. Хорошо ещё, удавалось держать себя в руках, а потому нападать они не спешили.
Уроки Оля отсидела в полном раздрае, не замечая ни смешков одноклассников, ни возмущённых трелей Вивлы. Ей было слишком не по себе, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Хотелось увидеться с Наташей и расспросить её. Вдруг девочка тоже в опасности? Вдруг накрыли не только Олю? Вдруг после смерти Фролова-старшего «они» вспомнили о его младшей сестре? Но колючий страх царапался внутри и не давал действовать. Нельзя. Когда они виделись с Наташей в прошлый раз, это плохо закончилось. Кто знает? Вдруг она и впрямь их агент?
День близился к середине, а ничего не происходило. Оля уже начала уставать от собственной паники и впадать в болезненное, тревожное оцепенение, когда случилось то, чего она не ожидала.
Наташа сама ей позвонила.
========== Глава 27. Рыбки на крючке ==========
С девочкой они с тех пор виделись только пару раз. И то — мельком: то Наташа куда-то торопилась, то Оле было нужно бежать на курсы. Сейчас Оля ужасно жалела, что не смогла выкроить момент на ещё один полноценный разговор с Фроловой-младшей.
Если бы она с самого начала знала, что случилось в их первую встречу…
Что бы это изменило? Роль девочки в истории оставалась подозрительной: по своей ли воле она помогла «им» в слежке за Олей? Может быть, её использовали, сделав невольной приманкой, но…
Оля больше ничему не могла верить.
И всё-таки, когда Наташа позвонила, она взяла трубку. Побег от ситуации ничего бы не дал. А если девочка и вправду помогала им не по собственному желанию, общение с ней могло оказаться полезным. Могло пролить свет на тёмные пятна, которых в этой истории оставалось немало.
— Я слушаю, — Оля поднесла телефон к уху, чувствуя, как подрагивают руки. Плохо. Она старалась быть спокойной весь день, но тревога прорывалась наружу, мешала нормально мыслить, запутывала и сбивала с толку.
Даже если ничего и впрямь не изменилось, а за ней следили уже не первый день, осознание не могло помочь в борьбе с нервами. Оля чувствовала себя рыбкой, уже пойманной на крючок и бездумно болтающейся в воде в ожидании подсечки.
— У тебя всё хорошо? — без приветствия спросила Наташа. И раньше, чем Оля успела ответить, затараторила в трубку. — Тебе может угрожать опасность! Помнишь, я говорила про компанию, с которой связался брат? Ты…
— Погоди, погоди, — перебила Оля. Её будто электричеством ударило. Девочка что-то знает? — Давай по порядку.
— Ты можешь сейчас встретиться? — напирала Наташа. — Надо поговорить. Не по телефону, мало ли что. Я… не всё тебе рассказала. И теперь что-то может случиться. Что-то плохое.
Голос девочки сочился искренним беспокойством. Похоже, за подругу она и впрямь переживала, действительно желая сообщить нечто важное, но Оля никак не могла решить, как к этому относиться. С одной стороны, Наташа очень ей помогла и, скорее всего, ненавидела «их» посильнее её самой.
С другой стороны — звонок выглядел подозрительно. Предложение тоже выглядело подозрительно. И сама девочка, из-за которой Оля оказалась в тот день в злополучном кафе… Кто сказал, что ей можно продолжать доверять?
Почему она предлагает встретиться именно сейчас, когда это может быть опасно? Не ловушка ли?
— Пожалуйста, — дрогнувшим голосом вдруг пробормотала девочка, — прошу тебя, приходи. Сейчас, на ту детскую площадку, где мы впервые встретились. Я не хочу больше… никого терять. А тебе угрожает опасность.
И отключилась раньше, чем Оля успела возразить, оставив ту в полной растерянности.
Что ей было делать? Принять предложение и подвергнуть себя риску — или отказаться видеться с Наташей, возможно, попав из-за этого в ещё большую беду? Какой выход правильнее? Какой безопаснее?
— Аксиома сама знаешь кого, — ответил Женька, когда она перезвонила ему, рассказав о Наташиной просьбе. — Зависит от того, насколько ты ей веришь.
Оля хотела верить. Она ужасно устала от постоянной подозрительности, от тревоги, что заставляла видеть в каждом прохожем врага. От друзей, что уходят, теряются или на поверку оказываются не теми, кем кажутся.
Но что могло сделать простое желание против беспощадно логичных фактов? Из-за Наташи «они» получили доступ к её телефону. Вольно или невольно, девочка им помогла. Кто сказал, что во второй раз не выйдет так же?