— Да, мам… — Оля улыбнулась уголками губ. — Извини. Мне стоило рассказать тебе ещё тогда… когда всё началось.
Они разговаривали со Стасей до вечера. Уже солнце начало заходить, а ворчливая техничка — гнать их из школы, а они всё говорили и говорили, заполняя словами пустоту, что осталась на месте потерянной дружбы, создавая на месте разорванных нитей — новые, утоляя жажду общения, за время ссоры ставшую невыносимой.
Подруга поверила ей безоговорочно. Поверила и пообещала помочь. Она даже знала, как.
Но для того чтобы всё сработало, Оле нужно было поговорить с родителями. Закончить ложь окончательно, причём сделать это так, чтобы её не отправили к психиатру.
Задача предстояла сложная, почти невыполнимая. Но раньше казалось, что и со Стасей она не объяснится — а вон как вышло! Значит, и с родителями может выгореть?
— Сразу тебе скажу, не переживай, — успокаивающе протянула мать. — Я не буду тебя ругать. Мы все были молодыми. Даже если что-то и случилось, никто на тебя косо смотреть не будет. Хотя рановато, конечно…
— Мама, ты о… чём? — быстро проговорила Оля, чувствуя, как загораются щёки. — Что вы с папой уже там надумать успели?
— А что, дело не в этом? — приподняла бровь мать. — Ты общаешься с мальчиком, потом он резко уезжает, а ты начинаешь вести себя так, будто у тебя жизнь рухнула. Ну в самом деле, Оля, ты думаешь, мы ничего бы не поняли? Женин отец, возможно, не хотел огласки, вот и…
Ох, нет. Такого она точно не ожидала. И что с этим делать? Как теперь-то объясняться?
Оля ощутила, как накатывает волна смущения, горячая, как ветер в жаркий день. Неужели мама и вправду считает… и папа тоже…
— Всё не так! — чуть ли не завопила, вспыхивая, она. — Ты что!.. нет, нет, ничего такого не было, упаси боже! Мы не… я не… боже, мама, ну ты что, думаешь, я совсем е… безголовая?
Ругательство едва не слетело с языка, но она вспомнила, с кем разговаривает. Хотя проораться хотелось. Ещё бы: мать всё это время думала, что её проблемы — из-за несчастливого подросткового романа! А теперь чуть ли не беременность ей придумала!
Если бы проблема была в этом, Оля бы поговорила с родителями в первую очередь. Тогда б таких сложностей точно не возникло!
— О боже, — простонала она, плюхаясь на соседнюю табуретку, — после такого вы точно мне не поверите, да? Решите, что я больная, и весь мой план по спасению нас обоих пойдёт прахом. Отлично.
— Спасению? — нахмурилась мама. — Ты о чём? Всё не так, как мы с папой предполагали? Серьёзнее?
— Да, мам, серьёзнее, — уже спокойнее призналась Оля, — и дело точно не в романе. И не в беременности. Ничего такого не было, зато случилось… кое-что похуже. И мне нужна ваша помощь, потому что в одиночку я не справлюсь.
Теперь мать была, кажется, ещё более взволнована. Догадки не подтвердились, и доброжелательная уверенность сменилась искренним недоумением — и беспокойством.
— Я слушаю, — коротко сказала она. — Не уверена, что вникаю, о чём ты, но… это что-то опасное?
— Да, — Оля кивнула. — И очень странное. Только пообещай, что поверишь мне и не будешь запихивать меня в дурку… или вроде того.
— Да что ты такое говоришь? — хлопнула глазами мама. — Думаешь, я бы свою дочь… ох, Оля, ну в самом деле. Объяснись. Не обещаю, что пойму с первого раза, раз уж дело такое причудливое, но постараюсь принять и поверить, что бы ты ни сказала.
Уже во второй раз за день Оля ощутила, как на глаза наворачиваются слёзы. Какие у неё всё-таки хорошие родители! Пусть они не видят чудовищ, пусть не понимают, в каком мире она живёт уже целую осень и, вероятно, будет жить всегда, пусть не в состоянии угадать, что именно её гложет — но всё-таки!
Как она вообще могла столько времени их обманывать?
Вспомнился последний Женькин подарок, отданный ей незадолго до отъезда. Так и лежавший в ящике стола не как полезная приблуда — как горькое напоминание. Разбитый пластиковый корпус, покорёженные детали… такое не починишь.
Или всё-таки?
— Мама, — осенило вдруг Олю, — прежде чем я всё расскажу — напомни, папа же умеет паять?..
Ей пришла в голову идея, ещё более безумная, чем предыдущие.
========== Глава 33. Взлётная ==========
Двигатель выл и свистел на одной ноте, слишком высокой, чтобы её мог взять человек. Звучало, правда, не слишком громко: звукоизоляция самолёта справлялась.
Оля вздохнула и посмотрела в иллюминатор. В небольшом круглом окошке виднелось крыло, что с такого ракурса казалось странным нагромождением металла. За крыло зацепилось белёсое, высохшее: длинные тонкие космы да костлявые конечности, торчащие из груды тряпок, которые не были тряпками. Тряпки не умеют извиваться, обматываясь вокруг крыла.
Тварь скребла по обшивке лапами, но Оля была спокойна. Не доберётся. Тут — не доберётся. Они вот-вот взлетят, и тогда чудище отвалится само — вряд ли ему понравятся разреженный воздух и бьющий навстречу ветер.
Солнце ещё не встало: стояла рань, почти ночь. Кроме крыла и твари, ничего толком не выходило рассмотреть. Ни здания аэропорта, ни других самолётов, ни даже облаков. Ничего. Когда они выйдут на посадку, уже рассветёт.
Тем более, на Севере другой часовой пояс.
Она нервничала. Понимала, что всё уже решено, но по-прежнему волновалась. В голове прокручивались самые невероятные варианты: а если самолёт разобьётся? А если не долетит только она, пойманная в сети неведомой твари из тех, что обитают в небе? Женька рассказывал ей: такие бывают. Потому он и не любил летать.
Где-то в здании аэропорта остались родители, ради такого дела выехавшие провожать её вдвоём. Мама не то чтобы поверила — но отчаянную просьбу дочери услышала.
Когда Оля рассказала ей всё, мать не стала ни ругаться, ни рационализировать историю дочери. Если и посчитала сумасшедшей — виду не подала. Только опустила глаза и невесело покачала головой.
— Всё-таки звучит слишком абсурдно, — вздохнула мама. — И так внезапно… Ты права, я к таким откровениям не готова. Отпускать тебя вот так… я волнуюсь. С тобой всё будет хорошо?
— Будет хуже, если я не поеду, — твёрдо ответила Оля, и мама сдалась.
Ей дали денег на билеты. Она не знала, откуда родители их взяли — то ли сняли со счёта, то ли просто отец получил предновогоднюю премию. Подобрали подходящий рейс. На тридцатое число, перед самым праздником. Занятия в этот день ещё были, но ей разрешили пропустить. Всё равно тридцатого — только пара уроков «для вида», линейка да выдача дневников. Ничего нового, ничего такого, что могло бы оказаться важным.
Оля поверить не могла. Проблема, о которую она билась больше недели, с тех пор как Женька начал темнить, решится так просто? Неужели родители действительно ей помогли? Неужели и Стаська, и мама, и папа — все решили поддержать её, не дать сорваться, позволить спасти от «них» и себя, и его?
— Встречать Новый год на Севере, — усмехнулся в жёсткие усы отец во время проводов. — Глядишь, с оленями Санты там познакомишься.
— Не в Лапландию же еду, — отшутилась Оля, но на душе по-прежнему кошки скребли. Что, если она не успеет? Если ничего не получится? Если судьба окажется сильнее, нет, «они» окажутся сильнее её слабой и призрачной надежды?
Что, если она приедет слишком поздно? Если ничего не сможет сделать? Если подставит себя под удар, так никого и не защитив?
Нельзя было о таком думать: тревога привлекала чудовищ. Не теперь, когда всё уже решилось, когда на календаре — тридцатое декабря, а в руке билеты, прямой и обратный, на Север, к Женьке, к судьбе.
Оля откинулась к спинке сиденья, возвращаясь из воспоминаний в реальность. Пришло время пристёгивать ремни: они взлетали. Ещё немного — и она окажется на Севере, рядом с Женькой, и узнает правду. А узнав, попытается помочь.
Скользила на языке, даря приятную кислинку, взлётная карамелька. Оля взяла пакетик с собой впрок — чтобы не закладывало уши. Кажется, раньше такие конфеты раздавали прямо в салоне, но традиция ушла в прошлое вместе с давними временами.