— А ты ещё не поняла? — с горечью произнёс он. — Оль, у меня больше нет близких людей. Мама? Умерла. Папа? Я его вижу полтора раза в неделю. Все знакомые — далеко, из друзей вообще только ты. Неужели… неужели я мог просто так сидеть и смотреть, как у меня отнимают единственного, кто мне дорог? Что мне ещё оставалось?
— Я не проси… — начала было Оля и не решилась договорить, наткнувшись на взгляд Женьки, как на остриё. Взгляд отсвечивал красным, но в уголках глаз стояла влага.
— А теперь я тебя чуть не задушил, и мне приходится навсегда с тобой прощаться, только чтобы ты оказалась в безопасности, — он невесело усмехнулся. — Вот тебе и попытки сохранить всё как есть чуть подольше. Видимо, я и впрямь корень всех зол, как бы ни стрёмно было это признавать. За что ни берусь — выходит вот так.
Нет, нет, нет. Не такого она хотела. Что значит «навсегда прощаться»? Что он собирается сделать? С ней, с собой, со всем остальным?
— И, что ещё хуже, — медленно добавил Женька, — мне придётся своими руками сделать правдой твои сны. А это уже совсем мерзко.
Что? Нет! Быть не может!
— Сила, которая… — ахнула Оля, и он едва заметно кивнул. Провёл по глазам свободной рукой, как будто снимая застилавшую взгляд пелену.
— Да. Появилась она сразу, ещё раньше… переходного периода. Прямо в тот же вечер. Я ещё тогда специально потребовал такую, которая сможет работать и на видящих. Так что… я могу всё исправить. Как минимум для тебя.
Оля ощутила, как наваливается свинцовое бессилие, душит уже не его хваткой — призрачной петлёй, которая затягивается вокруг шеи и не даёт вдохнуть. Только не её сны, только не то самое будущее! Ведь и в нём она тоже умирает! Нельзя претворять эти грёзы в реальность! Тогда они оба…
— Не надо… — прошептала она. — Прошу тебя. Что угодно, но не это. В последних снах я…
— Надо, Оля. Извини, но альтернатива этому будущему — ещё хуже. Ты уже знаешь, на что они способны, — он говорил тихо и грустно, и с каждым словом у Оли в груди как будто что-то лопалось. — Честно, я очень надеялся, что до такого не дойдёт. Но с «ними», видимо, на хорошее рассчитывать глупо. Так что мне изначально не стоило пытаться оставаться рядом с тобой. А стоило сделать это сразу.
На этот раз Оля ничего не смогла ответить. Опустила голову и замолчала, чувствуя, как колется в горле мерзкая, навязчивая боль.
— Прости, пожалуйста, — произнёс Женька. — Я правда был рад увидеть тебя ещё раз, и мне безумно жаль, что всё получилось вот так. Прости, и… наверное, пора с этим заканчивать. И так затянули, дошло чёрт знает до чего.
Она вздрогнула, усилием воли сбрасывая оцепенение. Уже? Нет! Нет, нельзя! Ведь всё, что он сделает, — отсрочит опасность, а настоящее зло поджидает впереди! Не стоит жертвовать собой ради того, что и так окончится её смертью! Не стоит…
Оля хотела это сказать, но не успела. Попыталась вырваться — и снова не успела. Одним быстрым движением Женька поднёс правую ладонь, ладонь с порезом, к её лицу и приложил к пылающему виску прохладные пальцы.
Наступила темнота.
========== Межглавье ==========
Секунды текли, как кисель. Оля, съёжившись, лежала на лестнице — неловко, боком — и старалась не дышать. Загривок холодило беспощадным осознанием: это её последние мгновения. Сейчас тварь ещё немного помедлит и…
Ничего не происходило. Время будто замерло. Остановилось в едином миге, длинном, как вся вечность. Оля так и продолжала лежать, жмурилась и ожидала: сейчас, вот сейчас в тело вонзится беспощадная боль, а после короткой вспышки навсегда наступит темнота.
Темнота не приходила, и Оля решилась приоткрыть глаза.
Тварь так и стояла над ней, недвижимая, как изваяние. Просто стояла. Не делала попыток атаковать, не впивалась в плоть, не пыталась проникнуть в душу. Покачивалась и ждала непонятно чего.
Чем бы оно ни было, нападать существо не спешило. Похоже, у неё ещё оставался шанс.
Оля начала вставать, неловко, с трудом. В подвёрнутом голеностопе толкнулась боль, и она вновь чуть не упала на ступеньки, но вовремя сумела удержать равновесие. Было бы ужасающе нелепо спастись из лап монстра, чтобы размозжить голову на лестнице.
— Вам помочь? — донеслось сверху, и Оля задрала голову, готовясь ответить «нет». Голос был женский, мягкий. Странно знакомый: от его интонаций на глаза почему-то наворачивались слёзы и протяжно ныло внутри.
Она встретилась глазами с женщиной, что стояла на несколько ступенек выше, и слова застряли в глотке, словно кто-то сжал на шее невидимые пальцы. Горло и впрямь болело — простыла, видимо, где-то — но внезапное онемение не имело никакого отношения к возможной простуде.
Просто эта женщина в сером пальто, протягивавшая ей руку в жесте помощи, казалась… родной?
Слово подобралось неожиданно верно. Именно так. Именно родной. Невысокий рост, русые волосы, мягкие, добрые черты лица и беспокойные светло-серые глаза — у Оли не было ни одного знакомого с похожей внешностью. И всё-таки…
— Вставай уже, — тепло улыбнулась вдруг женщина, разом переходя на «ты», — он не будет ждать вечно.
По телу пробежала неожиданная дрожь. «Он»? Это она о чудовище?
Эта женщина что, тоже их видит?!
Не говоря ни слова, Оля вцепилась в ладонь незнакомки, и та с неожиданной для такой хрупкой женщины силой одним рывком подняла её на ноги. Она замерла, ошарашенная. Осмотрела спасительницу ещё раз: нет, обычная женщина, ничего из ряда вон выходящего.
И всё-таки…
— Спасибо, — пробормотала Оля. — А вы…
— Пойдём-ка к турникетам, — перебила та, — чтобы он нас не подслушал. Я сомневаюсь, что он может тебя обидеть, а обо мне и говорить нечего, но лишних ушей мне не хочется.
Это уже было совсем непонятно. Лишних ушей? Она намекает, что тварь разумна? Видимо, незнакомка и впрямь не так проста. Что происходит?
Оля послушно поплелась вслед за женщиной. Нога болела, и брела она медленно. Спасительница, наоборот, шла быстро, как будто перескакивая через ступеньку-две. То и дело останавливалась, поджидая отставшую.
Тварь за ними, как ни странно, не шла. Так и стояла там, на ступеньках, провожая их причудливым мерцанием алых огоньков внутри.
Женщина остановилась у турникетов. Встретила Олю ещё одной тёплой улыбкой — но глаза оставались тревожными, грустными. Совсем как у…
Она по-прежнему не могла вспомнить. Может быть, эта неизвестная с её удивительной силой и непонятными речами как-то связана с потерянными воспоминаниями? С позабытыми зимними днями? С мальчиком с фотографии?
— Кто вы? — спросила Оля, поравнявшись с ней. — Я вас знаю?
Когда речь заходит о чудовищах, говорить всегда лучше напрямую.
Незнакомка странновато усмехнулась, снова до боли напомнив ей кого-то знакомого, кого-то, кого уже не было в этом мире, кого-то, кто исчез из-за её, Олиной, ошибки, — это вспомнилось только сейчас! — и негромко ответила:
— Я то, что ты ищешь. Я твоё прошлое.
— А поконкретнее можно? — сорвалось с языка раньше, чем Оля успела сдержаться. Грубить спасителю — последнее дело, но смолчать не дало беспокойство. Женщина, впрочем, совсем не обиделась.
— Извини, нельзя. Всё-таки я не настолько реальна, чтобы пускаться в объяснения. Я воспоминание, Оля. Во мне очень мало от живого человека, ведь и существую я только потому, что ты ещё не забыла.
Что?! Ещё не забыла? Воспоминание? О чём она?
Откуда эта женщина знает её имя?
— Вы же… не чудовище, верно? — пробормотала Оля, невольно делая шаг назад. Та покачала головой.
— Скорее, наоборот. Просто «чудо», если можно так выразиться.
— Чудес не бывает. — Это она знала точно. Как будто уже было в её жизни время, когда Оля отчаянно ждала чуда, а то не случилось, и исход оказался хуже некуда.
— Смотря когда, — незнакомка снова тепло улыбнулась. — Новый год, как-никак. Время чудес. Хоть кое-кто и считает иначе.
С последними словами она вздохнула и покосилась назад. Туда, где всё ещё стояло, покачиваясь, сотканное из нелюдского дыма существо. Словно оно было ей… знакомо?