21 ноября 1965 г.
Москва
«Дай мне силу вспомнить это счастье…»
Дай мне силу вспомнить это счастье.
Я уже все прошлое забыл:
Цвет и запах корабельной снасти,
Хруст песка, дорожные столбы,
Шелест трав, покачиванье лодки,
Деревянных станций огоньки,
Все мои потери и находки,
Все моря и все материки.
Дай мне силу, вопреки забвенью,
Всем законам тленья вопреки,
Снова вспомнить каждое мгновенье,
Каждый вздох и каждый взмах руки.
1965
«Скрипят корабельные снасти…»
Скрипят корабельные снасти,
Рокочут валы океана:
Слишком большое счастье
Не может быть постоянным.
И даже у тихих причалов,
Лаская листья деревьев,
Ветер шепчет упрямо:
«Счастье ведет к потерям».
И я ощущаю душою
Стон ветра и боль океана:
Счастье слишком большое
Не может быть постоянным.
1965
Верный друг
Я знаю: можно верить собаке —
Она не покинет тебя никогда
И будет безмолвно любить одинаково
Твои золотые и злые года.
В минуту неистовых воплей Борея,
Покорная общей с тобою судьбе,
Не мысля куда-нибудь скрыться скорее,
Еще горячее прижмется к тебе.
И если ты даже бродяга бездомный,
Она, своих ласковых чувств не дробя,
В шалаш полусгнивший войдет, как в хоромы,
И теплою шерстью согреет тебя.
Она не предаст, не изменит вовеки
И, не понимая наук и искусств,
Всю жизнь не устанет искать в человеке
Таких же простых и возвышенных чувств!
1965
Моя собака
Вся жизнь — это только накипь
На круглых волнах столетий…
Лучше моей собаки
Нет ничего на свете.
Я это знаю, знаю,
Неумолимо твердо…
У моей собаки такая
Славная рыжая морда.
Ну как в нее не влюбиться,
Ну как до нее не дотронуться,
Ее мягкая шерсть золотистая
Как желтый песок на солнце.
Пусть, на нас человечьи души
Глядят с высоты Ай-Петри.
Эти пестрые длинные уши
Будто парус при сильном ветре.
Но, впрочем, все это враки
Иль вымысел — бред поэта.
У меня никакой собаки
Нет и не было в жизни этой.
1965
Волчонок
Волчонок смотрит в теплое окно:
Блестят заиндевевшие деревья.
Здесь так тепло, но все равно
Его влекут, как древние кочевья,
Просторы и туманы за окном.
Здесь так тепло. Но что ему тепло?
Он рвется за окно душой и шерстью,
Не знает он, что есть добро и зло,
А прежде было право кровной мести.
Не знает он, что люди жгли людей
И на кострах сжигали с ними книги.
Не знает он, что есть почти везде
Темницы, плахи, цепи и вериги.
Волчонок смотрит в теплое окно
И тайно рвется каждою шерстинкой
В дремучий лес, далекий, но родной,
С единственным оружием — инстинктом.
13 декабря 1965 г.
Москва
Примирение
Бульвар гудит. Погода неплохая,
И юности не до благоразумия,
А тут же, рядом, охая, вздыхая,
Как навсегда затихшие везувии,
От бурной жизни старцы отдыхают.
Зеленые, веселые скамейки
И фейерверка огненные змейки,
Как давний сон, они припоминают.
Пусть некогда юнцам, а старцам смысла нет
Считать года и думать о грядущем.
К тем и другим приник вечерний свет,
Как примиритель самый наилучший.
1966
Берега
Все берега необозримые,
Которые меня встречали,
Зовут вернуться, чтобы с ними я
Делил и радость и печали.
О берега Невы, Риона,
Широкой Волги, бурной Мтквари
Я вижу вас как на ладони!
Вы те же, вас ничто не старит,
И с вами вместе остальные
Зовут меня со всех сторон,
Вместив в себя свои стальные
И голубые груды воли.
Мы слиты с вами воедино,
Но я за вас в броне седин
Вступил в неравный поединок
С разящим временем один.
Пусть все окончится не сказкой,
Не сбросить со щитов года,
Но я окутан вашей лаской
И с ней останусь навсегда.
3 августа 1966 г.
Москва
Все не так…
Сколько тихой нежности и плавности
В этой доброй женщине седой.
Молодость почти столетней давности
Мне тепло кивает головой.
Неужели это сон? Я в тереме,
Странно в нем, но на душе легко.
Вдруг все то, в чем твердо был уверен я,
Разлетелось по миру песком?
Как же это ситцевое платье
Все пожары мира не сожгли?
А столбы железные понятий
Вырваны, как травы, из земли.
Все не так, как это полагается,
Как привычный глаз установил.
Может быть, задорный взгляд красавицы
Всем красавцам головы кружил.
Но сейчас уже не это главное,
А главней и радостней всего,
Что со мною рядом это славное,
Это неземное существо.
1966
Почтовая бумага
Мне кажется: весь мир в одном
Простом, чуть склеенном конверте.
А горькой муки больше в нем,
Чем в ледяном дыханье смерти.
Но сколько радости порой,
Ни с чем на свете не сравнимой,
Как не сравним и почерк твой,
И взор неистово любимый.