– Уберите все это. Я не стану ничего выбирать. – Повернувшись спиной к постели, она застегнула крючки на воротнике своего синего платья.
– Но, мисс, – Кэти смолкла, заметив мрачное выражение на лице Равенны. – Хорошо. Я уберу. – И сказала с тревогой в голосе: – Но не удивляйтесь, если Сам заставит меня выбрать шелка за вас. Он велел мне снять ваши размеры по вот этому синему платью, которое сейчас на вас.
– Просто уберите все. Мне не нужны никакие платья. – Равенна повернулась к ней. – Значит, вы скажете ему это, правда?
Кэти кивнула:
– Скажу, мисс. Не сомневайся в этом.
Кэти вышла из комнаты, заперев за собой черный ход. Равенна едва заставила себя не швырнуть что-нибудь в ненавистную дверцу.
Принеся обед, Кэти более не говорила о платьях.
Но пришел вечер, делать было совсем нечего: оставалось только сидеть возле огня да при свече читать книжку. Упав духом, с унынием глядела девушка на мерцающие огоньки. Ей хотелось домой, и не потому, что она так уж тосковала по Гранье, просто и ей нужно было общество. Дни, проведенные в башне, где с ней разговаривала только Кэти, начинали сказываться на ее решимости.
Равенна пыталась не думать о Тревельяне, тем не менее мысли ее против воли возвращались к нему. Что-то поделывает сейчас Ниалл, подумала она. Должно быть, Гривс подал ему обед в крохотную столовую с гобеленами. Вне сомнения, уж он-то пребывал в обществе. Чешэм гостил в замке. И, возможно, оба они сейчас посмеивались над какой-нибудь непристойной историей. Тревельян, должно быть, целый день и не вспоминал о ней.
Равенна шевельнулась в кресле, уныло покручивая выбившуюся из рукава нитку. Тревельян не должен завладевать ее мыслями, напомнила она себе; и все же граф – улыбающийся, смеющийся, задумчивый – то и дело возникал в памяти девушки. Не имея никаких других занятий, она отправилась в гардеробную и решила хорошенько ознакомиться с ней – на случай, если содержимое комнаты вдруг предоставит возможность бежать из замка. Впрочем, она ничего не нашла – если не считать совершенно уничтожившего ее откровения.
Открыв гардероб, где Ниалл держал свои рубашки и фраки, аккуратно развешанные на плечиках, она ощутила запах. Пахло Тревельяном. Запах пропитал все одежду и вызывал вполне отчетливое, хотя и непонятное чувство внизу живота, словно реагировала на него не она сама, а тело – не спрашивая позволения у рассудка. Равенна не хотела этого делать, но против воли закрыла глаза и попыталась представить себе его лицо. И увидела графа – до боли ясно, как видела его и теперь. Кара за подобное прегрешение не заставила себя ждать – ей сделалось еще более грустно и одиноко, чем прежде.
Потянув за нитку, она сделала прореху и в рукаве. Со слезами обиды Равенна встала и направилась к книжным полкам. Нечего думать о Тревельяне. Она и не собиралась этого делать.
И все же Ниалл не оставлял ее мысли. Они будто воплотились в реальность, потому что, когда Равенна посмотрела на дверь, он оказался там. Стоя на пороге, Ниалл глядел на нее заботливо, но гневно.
– Ну, вы решили выпустить меня или придется разбить еще одну статуэтку? – она приподняла бровь, высмеивая его манеру, а потом повернулась к книжным полкам, надеясь, что сумела скрыть от Ниалла, что руки ее трясутся, а щеки пылают.
– Кэти сказала мне, что ты не ешь и ничего не пишешь. – Закрыв за собой дверь, он подошел ближе.
Равенне хотелось закричать. Так вот почему при первой возможности Кэти принималась перебирать бумаги на столе Тревельяна.
– Надеюсь, вы хорошо заплатили ей. Шпионы всегда берут дорого.
– Кэти верна мне, – Ниалл опустился напротив нее в кресло – в свое, истертое.
– Слишком верна, – пробормотала она.
– Я могу понять отсутствие аппетита, но почему ты не пишешь?
Равенна повернулась во всем обворожительном великолепии своего гнева.
– Да как вы можете думать, что мне удастся что-либо написать здесь?
– Я хочу, чтобы ты писала, – взгляд его ни на йоту не отклонился от ее глаз. – Ты должна писать.
Полные сомнения глаза ее не могли лгать. Негромким, полным поражения голосом Равенна сказала:
– Я решила остановиться. Это же просто пустая трата времени. Я теперь понимаю: мне никогда не напечатать книгу.
– Смешно. Ты пишешь прекрасно. Мне хотелось бы услышать продолжение. Расскажи мне.
Она не верила собственным ушам. Теперь он еще и приказывает ей писать. Человек этот не знает предела собственной наглости.
– Я не собираюсь проводить вечер с моим похитителем, развлекая его сказками.
Ниалл толкнул кресло в сторону Равенны и надменно проговорил:
– Садись и рассказывай. Я хочу слышать, чем там занимается твоя маленькая героиня. Ну, а потом – завтра – ты сможешь кое-что записать.
– Не хочу, – нахмурившись, Равенна принялась изучать книги на полке. Названия их могли соблазнить не более, чем Нолана – кислые щи.
– Иди сюда. Прочитай тогда то, что уже записано.
Равенна зажмурилась. Она не хотела этого делать.
Каждый раз, оказавшись в обществе Ниалла, она предавала собственное достоинство.
Она неторопливо повернулась лицом к Ниаллу и с ненавистью к себе, но и с непонятной благодарностью за компанию опустилась на сидение напротив него.
– Как ее зовут?
Она понимала, чего он хочет.
– Ския, – шепнула Равенна.
– А его? – Ниалл глядел на нее, свет очага озарял суровое лицо.
– Эйдан, – вновь шепнула она.
– А где ты их оставила в последний раз?
Равенна прикоснулась к щеке, взглядом покоряясь Ниаллу.
– Я обязана это говорить?
– Ты хочешь рассказать мне это, моя любимая, – ответил он негромко. – Ты – сказитель, бард, хотя, быть может, еще не поняла этого.
Равенна облизнула губы и нерешительно и неловко приступила к рассказу.
* * *Ския хотела отдернуть руку, но хватка казалась стальной и становилась еще сильнее, чем больше она сопротивлялась.
Со стоном она привалилась к стене, ощущая холодные капли, выступившие от страха на спине.
– Пусти мою руку, – прошептала она, испуганная этими злыми голубыми глазами.
– Теперь твоя очередь быть у меня в плену. А ты знаешь, как живется под мостом, в сырости? Клянусь собственной могилой, более это не повторится.
– А знаешь, ты можешь поселиться в домике вместе со мной. Только веди себя хорошо. – Она попыталась освободить руку.
Эйдан не отпускал пальцы Скии с достойным восхищения нежеланием причинять ей боль.
– Веди себя хорошо. Смешно! Настанет день, и я стану королем всего Кланкуллена. Я принц, а не щенок.
– Я и не хочу, чтобы ты был моим щенком. – Ския потупила глаза, щеки ее зарделись. – Я просто хочу, чтобы ты был добрым. И чтобы я нравилась тебе.
Он закатил к небу глаза.
– Нравилась? Ты околдовала меня, превратила в жуткого тролля, заставила сидеть под мостом и еще хочешь нравиться? Кому из смертных может понравиться такая ведьма, как ты?
– Но ведь была же та ночь.
Слова эти заставили Эйдана умолкнуть, словно и он погрузился в воспоминания. Вдруг потемневшие глаза его смотрели куда-то вдаль. Губы принца сжались.
– В тот вечер была гроза. Иногда я готов подумать, что ночь эта примерещилась мне.
– Нет, все было на самом деле, – прошептала она, мечтая вновь обнять его и лечь рядом на соломенный матрас.
– Значит, ты околдовала меня и приказала поступить так, – жестко сказал принц.
– Но ты же знаешь, что я не делала этого, – Ския с мольбой протянула к нему руку.
– Ведьма, – пробормотал он так, словно не мог обозвать ее худшим словом.
– Я не стремилась стать ведьмой. Разве это не важно?
– Нет. Ты – ведьма, и если на твоей голове нет седых спутанных косм и бородавки не усеивают твой нос, так это лишь потому, что ты изменила свое уродство чарами. – Схватив прядь золотых волос, он осторожно привлек Скию к себе. – Ты видишь мой истинный вид. Яви мне свой собственный.