Наконец Джеймс Парадайн встал, вытащил из правого кармана брюк связку ключей, подошел к шкафчику, стоявшему у камина, отодвинул его от стены и открыл скрывавшийся за ним сейф. Он извлек несколько старомодных футляров из красной кожи, с золотыми инициалами «К.П.». Кожа выцвела, золото потускнело, но лежавшие в футлярах бриллианты по-прежнему ярко сверкали. Ожерелье, которое можно было носить как диадему, серьги с солитерами, кольца с бриллиантами, полукруглыми и овальными, браслеты, кулоны, броши… проведя двадцать лет в темноте, они сияли так же ярко, как и в те дни, когда Клара Парадайн надевала их, позируя для портрета, который теперь висел над камином.
Парадайн перевел оценивающий взгляд с подлинных драгоценностей на изображенные на портрете. Картина была хороша, Клара и бриллианты вышли прекрасно. Он выложил за камушки кругленькую сумму. Никто не носил их с тех пор, как Клара умерла. Парадайну даже в голову не приходило отдать украшения Бренде или Ирен; дочери или невестке Клары — возможно, но бриллианты принадлежали Парадайнам и составляли часть семейного капитала.
Джеймс убрал футляры обратно в сейф, запер и придвинул шкаф к стене. С ключами в руке он шагнул к камину, чтобы посмотреть на часы. Без двух минут двенадцать… Видимо, никто так и не постучит в дверь кабинета. Скоро Новый год. Необычный вечер, подумал Парадайн, но отнюдь не потраченный впустую.
Он подошел к стене и выключил свет. А потом по привычке раздвинул тяжелые шторы, отгораживавшие эркер, и отпер дверь на террасу. Выглянув наружу, Парадайн заметил, как изменился пейзаж с тех пор, когда он стоял здесь перед ужином. Слева еще виднелся молочный блеск, но сама луна скрылась из глаз. Поднялся ветер и прикрыл ее черными облаками. Скоро она полностью померкнет. За спиной, в комнате, послышался первый из четырех ударов, предупреждавших о наступлении нового часа. Джеймс Парадайн вышел на террасу, приблизился к парапету и постоял, глядя вниз. Последний отблеск лунного света отразился в реке, там, где она сворачивала у Хантерз-Ли. Парадайн почему-то подумал о бриллиантах, которые запер в сейф. Потом стало темно.
Когда последний, двенадцатый, удар часов замер в пустой комнате, темные облака расступились, и полил дождь.
Глава 12
Через полчаса все в доме стихло. Звук шагов в комнатах над кабинетом, шум воды, льющейся в раковину, урчание и бормотание труб… все прошло. Элиот, освеженный ванной, заснул сразу, как только голова коснулась подушки. В доме царила абсолютная тишина, которая окутывает жилье, когда мысли и движения людей замирают. Это — живая тишина, столь же отличная от пустоты и спокойствия необитаемого дома, как сон от смерти.
Филиде снилось, что она в сумерках гуляет по саду. Воздух был напоен ароматом роз, и она знала, что Элиот где-то рядом. Она чувствовала тепло его руки, но не видела лица. Потом какая-то женщина под длинной черной вуалью вышла из темноты и увела Элиота. Филида не рассмотрела ее, но подумала, что это Мейзи Дейл. Во сне ее гордость совершенно исчезла. Она побежала следом, окликая Элиота, но он исчез, а женщина повернулась и отбросила вуаль, оказавшись не Мейзи Дейл, а Грейс Парадайн. Она сказала: «Я никогда тебя не отпущу».
Филида проснулась, и в ее ушах эхом отдавалось нечто вроде крика. Она не знала, что именно услышала, и лежала в темноте, испуганная. Ощущение, что она едва-едва избежала опасности, преследовало ее и наяву.
Протянув руку, она включила лампу на столике. Уют и безопасность комнаты быстро успокоили ее. Сон прошел. Она моргнула, глядя на свет, и увидела, что стрелки маленьких хромированных часов указывают на половину первого. Ужасный год остался позади. Филида обрадовалась, что не пришлось сидеть и провожать его. Пусть он ускользнет и забудется, как нежеланный гость, который задержался чересчур долго и о чьем уходе никто не жалеет.