Христина Федоровна уставилась в одну точку, и повторяла бессмысленно одно и то же, эта сковывающее по рукам и ногам: все равно.
Освободил вошедший покупатель. Долго выбирал вещи. Приценивался, торговался. Потом все захулил, взял какую-то мелочь и ушел.
Стало в кассе больше на какой-то двугривенный.
Пересчитала Христина Федоровна какие были деньги, хотела отложить для завтрашнего платежа, — не хватает. Задумалась.
Если бы найти ей кошелек, полный золота, так просто где-нибудь на улице, тогда сразу она расплатилась бы и Сережа вернулся бы. Странно. Как мало иногда требуется: ей денег, Косте нос, как на картине, Нелидову убить время, и комедия кончена.
— Кончена? — словно булавкой кольнуло палец.
Христина Федоровна вскочила. Вошел какой-то господин, любезно улыбался, расшаркивался.
Про то, про се, — да это Зачесов. Хочет говорить по секрету. Выручит!
Скрылись вместе в комнатку за прилавком.
Она смотрела большими глазами. Колотилось сердце, надеялось.
А Зачесов порылся в бумажнике, отыскал вексель, молча положил вексель на стол перед Христиной Федоровной.
Покачала головой. Она не может заплатить.
— Так поступают только подлецы! — закричал резкий мужской голос, — и затрещало где-то в висячих часах и упал маятник.
Спрятал Зачесов вексель в бумажник: всю ее облаяв, не прощаясь, вышел.
Сорвавшийся бой, а в бое какие-то трескучие песни прыснули ей кипятком в лицо.
Подымалась грудь.
Ни мысли.
Ни слова.
— Зажгите лампы! — крикнула неестественным голосом Христина Федоровна, хотела выкрикнуть всю свою обиду и бессилие, остановить подкатившиеся горячие слезы и, стукнув кольцами о столь, пошла из комнатки в магазин за прилавок.
Курьер подал пакет из банка.
Разорвала: повестка, — еще платеж!
Ну, что ей делать?
И вспыхнуло сердце — металась душа.
Если бы Сергей любил, если бы чувствовал к ней хоть каплю, хоть вот столько любви, хоть вот столечко, он не допустил бы, он не мог бы допустить. Стало быть, что же? Кем она была? Кем? Если бы он любил, если бы он любил...
«...Но ты пойми меня, я не знаю, что с собой делать, я не могу жить...» — зажглись слова из письма Сергея.
— А я могу? А все эти унижения, как меня унижают?.. Этого ты не мог, не мог не знать. Любишь! Да разве так любят?
— Но ведь ты же сама настаивала на его отъезде. Ведь ты же спасти его хотела.
— Что, что тебе надо?
Какой-то мальчик из магазина давно стоял перед ней и, переминаясь, жаловался, что его хозяину от них счет подали, а счет давно уж оплачен.
— Мотя, книгу! — крикнула Христина Федоровна.
Мотя не слышит.
Она снова зовет, надрывается, выходит из себя.
Наконец, Мотя услышал, приносит книгу. Роются в счетах. Отыскивают. Действительно, счет не вычеркнут.
— Сергей Андреевич забыл вычеркнуть.
— Забыл? — рвет бумагу.
— Христина Федоровна, — жалуется Рая, — Костя опять стекло разбил.