В ожидании прибытия воровских разведчиков, Велвор прогуливался прямо перед ступенями центрального выхода и помимо своего желания вспоминал о своих прегрешениях, совершенных за прошедший год. Прегрешения эти были отнюдь не мелкими - часть золота из Главной Сокровищницы уже давно была перевезена им в специальное тайное место и надежно припрятана там на всякий случай. Это место уже давно называл он про себя Малой Сокровищницей, но вот зачем он регулярно пополнял его золотом из Главной Сокровищницы, было загадкой для него самого. На это неблаговидное дело подбила его когда-то ни кто иной, как его дорогая Подруга-воровка и он зачем-то пошел тогда у нее на поводу. Они оба были так молоды в те дни и так романтичны. А еще они мечтали тогда сбежать из темной, сырой и вонючей Канализации. Сбежать далеко-далеко. Туда, где тепло, светло и тихо, и где нет всех этих воровских сонмищ с их отмычками, ножами и удавками. Туда, где нет этой мутной лунной духовности со всеми ее треволнениями и проклятыми предрассудками, туда, где нет этого дикого по всем современным меркам Древнего Правила, написанного непонятно кем, непонятно когда, непонятно для кого и зачем. А бежать они собирались туда, где есть только тепло, свет, вкусная еда и беспредельная в своей бесконечной откровенности плотская любовь.
Теперь-то Велвор знал из донесений рассылаемых повсюду воровских разведчиков, что таких мест и вовсе нет на белом на свете. "Простота хуже воровства, а полная осведомленность хуже простоты" как любил говаривать Консорт Могро после ознакомления с очередным донесением вернувшегося в Канализацию из дальних далей воровского разведчика. И он был полностью прав. В каждом месте, даже самом теплом и тихом, обязательно отыщется своя Канализация и никакое золото от нее не спасет.
Со временем, уже набравшись воровского опыта, Велвор понял, что к любой воровской сокровищнице должна прилагаться еще и воровская армия, готовая по первому приказу выступить на ее защиту. Только тогда от всего этого золота может быть хоть какой-нибудь прок и воровской толк, потому, что достаточно большую сокровищницу может охранить только достаточно большая армия. А армию с собой в теплое и светлое место не прихватишь, тогда нужно будет прихватывать с собой и соглядатаев, и наушников, и умелых убийц, да и парочка воровских корпораций в этом деле тоже бы не помешала, а где воровская корпорация, там уже и Консорт, да и все остальное тоже. Короче говоря, вместе с Сокровищницей в теплые и светлые места нужно тащить с собой всю остальную Канализацию, что собственно он и собирался сделать во время предстоящего Исхода. Этот круг уже давно замкнулся у него в голове, и сейчас Велвор уже никуда не собирался бежать, но вот Малую Сокровищницу зачем-то со всеми необходимыми предосторожностями, скрытно и регулярно пополнял он до сих пор. Наверное, он делал это по привычке, или чтобы окончательно не предавать наивные мечты своей молодости или еще зачем-то.
В общем, все эти игры с Малой Сокровищницей можно было считать серьезным прегрешением перед Матерью Луной. Бесследное исчезновение разного рода напитков и деликатесов из общей добычи отрядов налетчиков Могро, тайные шашни с парой-тройкой молодых воровок или утопления десятка голосистых воровских куплетистов в достаточно отдаленных мокрых туннелях Велвор за прегрешения перед Матерью Луной никогда не считал. А вот постепенно разбухающая от золота Малая Сокровищница тревожила сейчас его сердце. "Луна с ней,- думал Велвор, расхаживая перед ступенями центрального выхода.- Все равно все ворам останется. Никакую сокровищницу в лунные чертоги с собой не возьмешь, ни малую, ни большую, никакую. Вон как с мастером Охулем все вышло - прыг с последней площадки и готово. А сколько золота прошло через его руки? А сколько серебра и каменьев? Сколько самой дорогой парчи и бархата перещупали его ловкие пальцы? А кончилось все вот чем. Впрочем, зачем мне темнить с самим собой и с Матерью Луной? Есть во всем этом и моя вина, она там точно есть. Сообрази я вовремя о каком последнем уроке толковал тогда Охуль и он был бы жив до сих пор. Ну ладно, что случилось, то прошло. Ох, хоть бы сегодня снаружи не было ни дождя, ни снега, ни облаков. А ветер пусть будет. Ветер я готов вытерпеть, даже сильный ветер. Да и всем остальным ворам пусть он будет в назидание. Пусть он послужит к моему и к их исправлению (которое вряд ли случится, ну да ладно). О, Мать Луна, пошли всем нам сегодня сильного ветра, а облака, дождь и снег пронеси мимо. Аминь".
С левой стороны от центрального выхода, прямо на древней канализационной стене располагалось древнее мозаичное панно с изображением процедуры колесования пойманного городской стражей вора. Оно было выполнено в той же технике, что и мозаика на стене потайной воровской бани с голыми верхними женщинами и перевозбужденным волосатым рогоносцем - искусно подобранные и подогнанные друг к другу разноцветные камушки. Только банная мозаика до сих пор была в отличном состоянии, а это панно несло на себе многочисленные следы воровского вандализма. И это не было для Велвора удивительным так как есть на этом свете очень мало вещей, которые любой вор ненавидел бы столь же сильно, как колесование. Поэтому и вид этого произведения древних обворованных верхних вызывал в душе всех воров Канализации буквально спазмы ненависти и отвращения и все они, проходя мимо него считали своей обязанностью плюнуть в изображение древнего стражника с занесенным колесующим мечом в руках и ласково погладить изображение несчастного древнего вора. В результате, за века всех этих плевков и поглаживаний изображения стражников с занесенными для удара колесующими мечами пришли в ужасный вид, а изображение колесуемого вора не только прекрасно сохранилось, но и вокруг его головы появился такой как бы сверкающий белый нимб. Простодушные воры считали, что если прикоснуться к нимбу перед выходом на поверхность, удача будет обеспечена, а если плюнуть в изображение стражника, или пнуть его ногой, или ударить рукояткой ножа, это увеличит удачу вдвое или втрое. В результате мозаика с изображений стражников постепенно осыпалась и от них остались только расплывчатые серые контуры, размазанные бесформенные тени, что выглядело весьма символично в свете настоящего положения вещей с городской стражей, да и вообще со всем прочим городским хозяйством.
Велвор остановился перед панно и принялся его разглядывать. Он и сам проходил мимо этого панно много-много раз, и столько же раз плевал в этих нарисованных стражников, и прикасался к белому нимбу вора, но сейчас он словно бы увидел всю изображенную на панно сцену в первый раз, и словно бы только сейчас смог оценить ее по достоинству. Несчастный вор лежал на широком и прочном деревянном верстаке, притороченный к нему сложными хомутами, а над ними возвышались три сумрачные и практически стертые временем фигуры. Было видно, что серые тени поднимают над своими головами какие-то тяжелые бесформенные предметы и Велвор знал, что раньше это были мозаичные изображения мечей для колесования. На самом деле название "колесующий меч" было придумано еще в далекой древности самими ворами для сохранения приличий и воровского достоинства, а в жизни это были заурядные топорища самого что ни на есть скотобойного вида. Серые тени вздымали над телом несчастного вора эти ужасные приспособления для бессердечной расправы и у бедняги уже не было правой ноги и левой руки, которые лежали под верстаком и тоже были окружены такими как бы слабыми нимбами, образовавшимися в результате прикосновений бесчисленных воровских рук за годы, десятилетия и столетия.
Для любого вора нет ничего омерзительнее вида отрубленной воровской руки. Ведь только благодаря своим ловким рукам вор и живет на белом свете, а сколько времени уходит на их правильную тренировку? Сколько времени нужно, чтобы придать своим пальцам нужную гибкость, а движениям кистей необходимую молниеносность и стремительность? Поэтому даже простое изображение безрукого вора вызывает в душах простых воров такую бурю разрушительных эмоций. Но вот лицо древнего несчастного вора сохранилось прекрасно и его широко раскрытые мозаичные глаза выражали столько боли, столько страдания, что Велвор не удержался и прикоснулся к нимбу указательным пальцем, но потом, словно бы опомнившись, быстро отдернул руку. Он вдруг представил на месте этого мозаичного вора себя, и его сердце сжалось от такой запредельной тоски и ужаса, что на глаза сразу же навернулись слезы, а кончики пальцев мелко задрожали.