- Да, - сказал я, ничего еще толком не понимая.
- Сколько успели отслужить, перед тем как вас направили в Грозный?
- Кажется, около четырех месяцев. Не помню точно.
Евгений Кимович написал что-то на листе. Писал он так же быстро и неразборчиво, как говорил.
- Четыре месяца, ага. И где проходили службу?
Я на миг замешкался, потом отчеканил, точно подавал рапорт:
- Республика Адыгея, город Майкоп, Сто тридцать первая отдельная мотострелковая бригада, Второй мотострелковый батальон, Первая рота, Первый взвод.
- Подвергались издевательствам со стороны старослужащих?
Я нахмурился и медленно покачал головой.
- Нет-нет, говорите, - напомнил Евгений Кимович. - Это важно.
- Нет, - мрачно сказал я. - Не подвергался.
- Не подверга-ался, - повторил Евгений Кимович, царапая карандашом по бумаге. - А сами кого-нибудь притесняли?
Вопрос прозвучал так невинно, что я его даже не понял.
- Что?
- Вы не подвергались, а сами над кем-нибудь издевались?
Я поперхнулся.
- Н-нет! - голос дал маленького петуха. - Что за...
- Попрошу без комментариев, - оборвал Евгений Кимович. - Не притеснялись, не притесняли, а были ли свидетелем в издевательствах? Косвенным соучастником?
- Нет.
- Может, слышали какие-нибудь истории от сослуживцев?
- Нет.
- Выслушивали угрозы, неважно - шутливые, серьезные ли?
- Нет!
- Антон, полегче. Вы - не подсудимый, я - не прокурор. Вы говорите правду?
- Да.
- Повторите.
- Послушайте, Евгений Кимович...
- Вы пришли за помощью? Так вот, извольте эту помощь принять. Повторяю вопрос: вы говорите правду?
- Да.
- Хорошо. Далее. Участвовали непосредственно в штурме Грозного?
- Да.
- Были ранения?
- Нет... То есть не тогда, позже.
- Когда?
- Уже после Нового года, в феврале.
- Уточните характер ранения.
- В ноги: открытый перелом правой берцовой, глубокое осколочное на левом бедре.
- Контузии?
- Нет.
- Сколько пробыли в Грозном?
- Не помню... Несколько месяцев.
- Были в плену?
- Что?
- Были ли в плену?
- Нет.
- Участвовали в допросах?
- В каких еще допросах?
- В допросах военнопленных.
- Нет.
- В пытках?
- А это разве не одно и то же? - полюбопытствовал я, глуповато улыбаясь.
Евгений Кимович перестал писать и, подняв глаза, несколько секунд смотрел на меня без всякого выражения.
- В данном случае - нет, - произнес он и повторил вопрос: - Участвовали в пытках?
Я порывисто встал. Не мог я больше это терпеть. Плевать на первого, у которого бессонница, на второго, у которого гайморит, и в особенности на третьего, которому давно морду не били.
- Вы-и... - процедил я, сдерживаясь из последних сил, - вы хотя бы слышали, ЧТО я сказал?
Евгений Кимович положил карандаш поперек листка и откинулся назад.
- Слышал, - ответил он. - И принял к сведению.
У меня вдруг задергалась щека. Я зажал ее пальцами и проговорил чуть ли не плача:
- Я ж объяснил, что воевал всего один-единственный день... точнее - утро. Меня ранило, и на этом война для меня закончилась. Пуф - и я уже в поезде, еду домой и глушу водку, понимаете? То, что вы расспрашиваете, случилось с "промежуточным", не со мной.
- По логике вещей, "промежуточным" являетесь вы, Антон, - невинно заметил Евгений Кимович.
Я пошатнулся. Он прав, мелькнуло в голове. Самое ужасное было то, что он действительно был прав.
- Я - настоящий! - зашипел я страшным шепотом. - Я! Не он!
- Понятно, понятно, не кипятитесь, - успокоительно сказал Евгений Кимович. - Ваша проблема наполовину заключается в том, что вы кипятитесь. Постарайтесь рассуждать трезво. Вот, к примеру, слышали о такой штуке - взгляд на две тысячи ярдов?
- Как?
- Взгляд на две тысячи ярдов, - повторил Евгений Кимович, тщательно выговаривая каждое слово. - При сильном психологическом напряжении на лице появляется выражение отстраненности, мышцы как бы деревенеют, перестают правильно работать. Есть даже знаменитое фото, один американский репортер снял еще во Вьетнаме...
- Опять! - вскричал я, срываясь. - Что вы за человек такой?! Какой Вьетнам? Какое фото? Вы меня вообще слышите?
- А вы меня? - невозмутимо отозвался Евгений Кимович.
В следующую секунду дверь раскрылась, и в кабинет вошел какой-то рослый тип с ассирийской бородкой.
- Что за шум, а драки нету? - бодро осведомился он.
Я круто повернулся на каблуках и уже собрался было ответить, но Евгений Кимович оказался быстрее:
- Все в порядке, Андрюша, мы так, репетируем.
- Репетируете, - проговорил Андрюша, глядя на меня исподлобья. - Что ж, в таком случае на премьеру жду контрамарку.
- Всенепременно, - пообещал Евгений Кимович. - А пока...
- Понял-понял, - рослый Андрюша отпустил шутливый поклон и исчез.
Евгений Кимович невозмутимо посмотрел на меня.
- Так вот, фото, - сказал он как ни в чем не бывало. (Этот человек непробиваем, обреченно подумал я и упал на стул.) - Было оно у меня где-то, но вот где, я, честно говоря, не помню. - Он принялся выдвигать и задвигать бесчисленные ящики стола. - Возможно, даже одолжил кому-то. У меня частенько так случается: одолжу и забываю с концами. Там, на фото, солдат запечатлен прямо после шквального огня. Чудом спасся парень, взгляд очень характерный...
- Евгений Кимович, - сказал я очень тихо и вежливо. - Не надо, пожалуйста, не издевайтесь. Хоть на секунду включите воображение и представьте, каково мне, если я все же говорю правду.
Евгений Кимович вздохнул.
- Ну, хорошо, - сказал он. - Ну, допустим... Но сначала проясним одну вещь. Если вы, Антон, рассчитываете таким образом на какие-либо льготы, то вам явно не ко мне. Не обижайтесь, но зубы об меня сломаете.
- Понимаю, понимаю, - закивал я с готовностью.
- Отлично, - сказал Евгений Кимович. - В таком случае включаю воображение. Итак, я сплю, мне снится человек: он со мной разговаривает. Тема разговора может быть самая разная - от обсуждения погоды до великих социальных преобразований. Я не знаю, что именно скажет мой собеседник, пока он не раскроет рта. Порой он выдает такое, что я прямо-таки поражаюсь уровню его эрудиции. И в то же время я совершенно точно знаю, что это - сон, и приснившегося человека не существует вне сна, а следовательно, он является лишь частью моего воображения. Временно, так сказать, отгороженной частью. Улавливаете?
Я, как болванчик, кивнул.
- Мы раздваиваемся, Антон, - сказал Евгений Кимович. - Каждую божью ночь, каждый раз, как ложимся на кровать. Сознание двоится и троится, с одной стороны давая мозгу возможность отдохнуть, с другой - не позволяя ему допустить, что тело, которым он заведует, временно умерло. Ведь мозг по большому счету слеп - для него существуют только сигналы нервной системы, которая ночью практически бездействует.
- Вы имеете в виду...
- Нет, - перебил Евгений Кимович, - что бы вы там ни хотели сказать. Я лишь могу допустить - при о-очень большой натяжке, - что у вас неуемное воображение, и вы приняли за реального человека порождение собственного мозга - псевдоиндивидуальность, рожденную сном.
Псевдоиндивидуальность, повторил я про себя. Это слово мне не понравилось.
- Значит... - проговорил я медленно.
- Значит, то, что вы рассказали, - занимательно и слишком красиво, - сказал Евгений Кимович. Он явно соображал быстрее меня. - А в науке ничего красивого и занимательного не бывает. По большому счету наука скучна - для неспециалиста.
- Другими словами...
- Другими словами, применяя бритву Оккама, никакого "промежуточного" не существует, а существует ваш сон и неуемное воображение. И тем и другим рекомендую не злоупотреблять. Внушение, знаете ли, сильная штука, и обращаться с ним нужно соответственно. Иначе риск загреметь на Канатчикову дачу стремится к единице.