— Мне говорили, будто его не боится только ласка.
— Не совсем так. Василиск по-своему тоже уязвим, несмотря на грозный вид. Защищается одним — жутким запахом, исходящим из пасти.
— Весьма распространенное в наши дни оружие. Уж поверьте, кому, как не мне, проработавшему много лет в справочной, знать это.
Джессон улыбнулся:
— Эта скульптура сделана по модели сатира, украшавшего в шестнадцатом веке ниши зданий.
Эндрю принес тарелку с печеньем и поставил на скамью между нами. Джессон принялся утолять голод.
— Что вы такое пишете? — с набитым ртом спросил он.
— Так, просто прикидываю, какие дальше следует предпринять шаги.
Испачканный в сахарной пудре палец потянулся к моей книжке.
— Могу я взглянуть?
— Боюсь, вы мало что здесь поймете. Видите ли, я при записях использую стенографию.
Но Джессон настойчиво тянул руку, теперь уже ладонью вверх.
— Ведь это, если я не ошибаюсь, методика Питмана? — заметил он, бегло просматривая страницы.
— Да, только несколько измененная, — сказал я, удивленный его осведомленностью.
— Значки, обозначающие согласные, разобрать трудно, а таких соединений гласных я вообще прежде никогда не видел. Нет, у меня вряд ли получилось бы расшифровать этот текст, за исключением, пожалуй, пары заголовков. Ну вот, к примеру, этот. «Нечетные кресла», верно?
— «Почетные», — поправил его я. — Речь идет о распределении ученых и исследователей по рангам.
— Очаровательно. — Джессон продолжал листать мою книжку. — А это что такое? Вы сделали честь мне, обозначив буквой «Джей»?
Я кивнул.
— И, как видите, здесь полно свободного места. Много чего можно написать.
Он проигнорировал свободное место, перелистал еще несколько страниц и сказал:
— А что это за наблюдения под заголовком «Отгороженное место»?
— Не важно.
— Вы что-то скрываете. Понял это по вашему тону.
— Под этим заголовком я записываю сугубо личные вещи.
Джессон всмотрелся в страницу.
— Кажется, пару фраз я все же могу расшифровать. «Неотерм 2300…» «гроб-гроб»… Не возражаете, если я продолжу?
— Лучше не надо.
— А вы осмотрительны. И скрытны.
— Я всего лишь скромный летописец.
— Ерунда. Уверен, в этих ваших записях немало оригинальных наблюдений и мыслей. И знаете что еще? Поскольку сидеть на холодной скамье просто невыносимо, каждая косточка так и ноет от холода, к тому же это чертовски вредно для спины, давайте войдем в дом. И уж там займемся всем этим.
— Чем именно?
— Ну разве непонятно? Поскольку вы, вне всяких сомнений, интересуетесь мной, а я, в свою очередь, вами, предлагаю следующее. Вы расскажете мне о своей жизни, я вам — о своей. Мои шестьдесят с хвостиком против ваших тридцати, идет?
— Ну а как же наше дело?
— Всему свой черед. Дело подождет, Александр.
Глава 13
Джессон прошел через салон в библиотеку, я за ним. Там он открыл ставни и поднялся на платформу. Но ни картонного театра, ни шкафчика с сюрпризом там уже не было. Как не было и столика из слоновой кости. Остались лишь два резных кресла.
— Ну вот, — сказал Джессон, усаживаясь в паланкин, точно то была исповедальня. — Предлагаю начать с «Неотерма 2300».
— А вы, я смотрю, из тех, кто сразу берет быка за рога.
— «Неотерм 2300», — повторил он.
— Это модель инкубатора. Я, видите ли, родился недоношенным.
— А «гроб-гроб»?
— Я потерял родителей, едва успев появиться на свет. Мама умерла от токсического шока, отец погиб в автокатастрофе, торопился к ней в больницу.
Джессон вздохнул:
— Бедняжка… Ну а ваши приемные родители?
Я пожал плечами:
— О, они в полном порядке.
— Однако вы немногословны.
— Мы никогда не были по-настоящему близки. И много лет подряд я терзал их одним и тем же вопросом: правда ли, что мои настоящие родители погибли? Я даже настоял, чтобы меня отвели к ним на кладбище. Мне было тогда всего шесть. И когда мы пришли на кладбище, я закатил там самый настоящий скандал. Мне, знаете ли, не понравилось, что могильная плита врыта в землю. Видно, подумал, что если люди будут ступать по ней, родителям станет больно. А в изголовье плиты находился надгробный камень. Помню, я сидел около него. Камень был сделан в форме раскрытой книги. Должно быть, я просидел там не меньше часа, водя пальчиком по полустертой надписи и пытаясь разобрать, о чем она говорит.
— И то было ваше первое воспоминание о книгах?
Вопрос потряс меня.
— Да, наверное.
— Ужасно. Хотя, должен сказать, Александр, теперь вы говорите об этом совершенно спокойно.