— Погоди минутку. — Через какое-то время я снова услышал его голос в трубке. — То не наша вина, во всяком случае, не совсем. Данные по материалам в «Иерусалим пост» появились только в восемьдесят восьмом году, через пять лет после преступления.
— А я-то думал, база данных восходит к концу семидесятых.
— Сама база данных — да, но не все значащиеся в ней источники.
— Черт! Из-за этого прокола я чувствую себя полным идиотом.
Нортон попытался утешить меня и принялся рассказывать о достоинствах и пороках современной системы базы данных и принципах ее составления. Я же тем временем просматривал почту на кухонном столе и наткнулся на конверт с восковой печатью цвета бургундского вина. Адреса отправителя на нем не было, но по неразборчивому почерку я сразу понял, что оно не от Джессона. Я вскрыл конверт и достал открытку. Совершенно чистую. О Господи, еще одна загадка!.. Но затем я ощупал поверхность. Шероховатая. Ага, ясно. Мелкие проколы, целые сотни. Я попрощался с Нортоном, повесил трубку и поспешил к большой и мощной лампе в мастерской Ник.
Письмо, написанное без чернил! Как и то, которое, если верить Кристоферу Лайонзу, было «наколото» королевой накануне казни.
Дырочки были слишком мелкие, не помогла даже специальная лампа Ник. Тогда я потер обратную сторону открытки карандашом — старый детский фокус, — и тут же появились буквы. Послание гласило:
«Они никогда не принадлежали ей! Проверить дату. Vive la reine!»[36]
Проверить дату? Дату чего?.. Правления королевы? Ее казни? Преступления?..
Я позвонил Лайонзу, но там сработал автоответчик. Я оставил ему сообщение, затем снова набрал телефон Нортона. Мне сказали, что он только что ушел домой. Мне не хотелось беспокоить Джессона, не разобравшись, в чем тут загвоздка. И вот я достал все документы и начал обводить каждую упомянутую в них дату красным карандашом. И лишь когда добрался до фотокопии отчета, раздобытой в ванной комнате архива, понял, в чем заключалась моя ошибка. Ибо архивная справка начиналась следующими словами:
Регистрационный номер: 83.95.07.
Объект: Часы. Собственность Марии Антуанетты (1783–1827).
Автор: БРЕГЕ, Абрахам Луис.
Годы в скобках я принял за дату рождения и смерти Бреге. Но если он родился в 1783 году, то как мог изготовить часы для Марии Антуанетты? Ведь ее казнили в 1793. Вряд ли, будучи десяти лет от роду, мастер мог создать этот шедевр. Я еще раз перепроверил собственные записи, потом полез в словарь и убедился, что Абрахам Луис Бреге родился не в 1783, а в 1747 году.
Что это все означает? Что означают даты в отчете? Неужели они относились к часам, а вовсе не к их изготовителю? А это, в свою очередь, означает, что королеву — во плоти и крови и во всем ее царственном великолепии — революционеры прикончили лет за тридцать до того, как часы под ее именем вышли из мастерской Бреге.
Возможно, именно это и объясняло, почему Лайонзу не было ничего известно о часах. Да просто потому, что «Мария Антуанетта» никогда не принадлежала Марии Антуанетте, и совершенно естественно, что ее поклонники ничего не знали о брегете. И эти часы имеют к королеве Франции не больше отношения, чем туннель имени Линкольна к шестнадцатому президенту Соединенных Штатов!
Тут я принялся соображать, какие еще ошибки допустил с самого начала расследования, и вдруг понял, что все они в той или иной степени связаны со временем. Именно из-за отсутствия даты выпуска на титульном листе я едва не проглядел «Часослов». Понадеялся на компьютерную базу данных и упустил тот факт, что данные по «Иерусалим пост» появились там лишь через пять лет после преступления. И вот теперь — эти совершенно непонятные даты. Как прикажете объяснить все это Джессону?
Можно, конечно, взглянуть на все эти провалы и под другим углом. К примеру, напирать на то, что недопонимание имело свой положительный результат — позволило вычеркнуть фанов Антуанетты из списка подозреваемых. А если Джессон со мной не согласится, сослаться, допустим, на Щаранского. Процитировать фразу из легендарной лекции ученого по каталожному делу, о том, что «сути достигают методом исключения». Если так, то прогресс у нас определенно наблюдается.
Впрочем, вряд ли Джессон клюнет на эту мою уловку. Но в тот момент я просто не видел другого способа оправдаться.
Зазвонил телефон. Это был Лайонз.
— Могли бы и сами позвонить, — сказал он.
— Как вам это удалось?
— Очень просто. Нанес надпись на трафарет, приклеил трафарет к открытке скотчем, затем прострочил буквы на швейной машинке «Зингер», естественно, без нитки. Строчил и презирал себя за то, что вывожу эти скучные строчки, а не вышиваю, допустим, узор из геральдических лилий. Правда, тогда дырочек понадобилось бы больше.