Гулгун снова откинулась на подушку и закрыла глаза. Проснулась уже утром. Губы сплошь лихорадка обметала…
Промелькнуло все это в памяти Гулгун, как блеск молнии. И снова шум дождя заполнил мир. Она спохватилась — чего это я тут стою? — и кинулась в дом следом за матерью.
Отец был одет, стоял посреди комнаты, опершись на своего «жеребца», как он ласково называл костыль. Видно, уже собрался идти их искать. Увидев жену и дочь, обрадовался. Сел на свое место, делая вид, что спокоен, что и не волновался вовсе. Закурил. А руки дрожали. И левый ус нет-нет да и подергивался, что случалось в минуты сильных переживаний.
— Автобуса не могли дождаться, отец. Остались под дождем, — зачастила Санобархон, не дожидаясь расспросов мужа. — И все из-за невестки. Такая уж копуша, такая копуша! Мама-то ладно, старый человек, с нее и спроса нет. А эта, Рихсихон ваша, пока повернется, можно на базар сбегать и вернуться. Бедняга, брат мой, как только он терпит такую жену! Ой-ей, а послушали бы вы, как она разговаривает. Мямлит, за час не скажет того, что хотела. Пока закончит фразу, забываешь, с чего она начала. Словно бы проглотила катушку и вот тянет из себя потихоньку нитку. Из-за этой Рихсихон и припозднились…
— А я уже собрался было в Газалкент…
— Ой, нам еще повезло!.. Стоим, стоим у дороги, ни одна машина не берет, будь они неладны. Наконец пожалел нас один славный джигит. Посадил в свой автомобиль и до самой калитки довез. Он, наверно, знает вас, из уважения к вам и раздобрился. Как только сказали ему, что мы близкие Милтикбая-ака, даже не спросил, куда ехать. В такой ливень с дороги вернулся — спасибо ему, — чтобы нас подвезти. И улицу мы ему не назвали, а он прямо у калитки остановился. Бог послал нам его, не иначе.
От долгого ожидания у Милтикбая-ака испортилось настроение. А сейчас сердце успокоилось, стало биться ровно. Мысль о том, что люди уважают его и как трудолюбивого человека, и как фронтовика, вытеснила, прогнала досаду.
— Идите переоденьтесь. Еще простудитесь, — сказал он ровным хрипловатым голосом. И добавил заботливо: — Я и суп сегодня сварил, да остыл, наверное…
— Спасибо вам, отец! Хорошо сделали, что суп приготовили! Мы уже и проголодаться успели, — сказала Санобархон, направляясь в другую комнату. — А как сынок наш себя чувствует? Горло еще болит?
Гулгун, уединившись в своей комнате, сбросила промокшую одежду. Обтерлась полотенцем. Кожа, покрывшаяся пупырышками, сделалась гладкой и розовой. Переоделась, зашла в комнату младшего брата, справилась, как он себя чувствует, и вышла на айван. Дождь заметно ослабел. Но с крыши из желоба еще с шумом низвергались потоки. Грядки в палисаднике доверху залила вода, превратив их в настоящее озеро. Струи дождя поблескивали на свету, падающем из окон, в лужах юрко бегали и лопались пузыри. Гулгун стояла, прислонясь плечом к опорному столбу айвана, устремив задумчивый взгляд в темноту. Перед нею снова возник тот человек. Она усмехнулась и встряхнула головой. Что-то она никак не может выкинуть его из памяти! Говорит, чаткальский… Девушка зябко повела плечами, почувствовав непонятную тревогу. Ей на миг показалось, будто тигр, пришедший из чаткальских ущелий, крадется по ее следам…
— До-очка! Иди, я суп подогрела! — послышался голос матери.
— Сейчас, — откликнулась Гулгун и продолжала стоять, испытывая сладостное удовольствие от охватившего ее волнения.
Как прекрасен и всемогущ ливень! Он прибивает пыль на дорогах, уносит сор, смывает грязь с цветов, трав, деревьев, наполняет мир свежестью.
По небу двигались тучи, уплывали за горы, цепляясь за вершины рваными подолами. Кое-где в просвете между ними уже проглядывали звезды. Если за ночь прояснится, то утреннее солнце, выглянув из-за горы Аскар, раньше всех озолотит Хумсан и Сиджак, находящиеся на восточной стороне Чаткальской гряды.
III
СМЯТЕНИЕ
Наутро и впрямь распогодилось. Солнце, будто с подушки, приподняв голову с горы Аскартаг, перво-наперво бросило взгляд на Хумсан и Сиджак. По горной дороге катился газик с побуревшим от дождя брезентовым верхом. Он, словно подводная лодка, то погружался в густую тень и становился почти невидимым, то вновь взбирался на склон, освещенный солнцем.
После дождя горная дорога коварна. Но Караджан вел машину не спеша не потому, что боялся опасностей, — ему хотелось продлить то состояние, в котором он находился после неожиданной встречи с Гулгун и ее матерью. Дважды — на Ходжакентском и Сиджакском перевалах — он останавливался, курил, смотрел в долину, но мысли его все время возвращались к Гулгун…