— Зачем вы меня сюда привели? — с волнением спросила она у мужа.
Караджан улыбнулся. Не отрывая взгляда от прозрачной, как хрусталь, воды сказал:
— Угадай-ка.
Гулгун пожала плечами.
— Таковы все женщины — все быстро забываете, — притворно вздохнул Караджан. — Я же в этом саду тебя увидел впервые! На тое. Помнишь?.. Именно в тот раз ты зажгла мое сердце, будто поднесла к нему факел. Всего два или три раза я взглянул на тебя. А ты заметила. Возмутилась. Тотчас ушла. А я дал слово себе: «Женюсь на этой красавице! Иначе мне счастливым не быть…» И вот… мечты мои исполнились… Скажи, ты счастлива?
Гулгун прижалась к плечу мужа, взяв его под руку:
— Да, милый…
— Когда наш Бохадирбек вырастет, я приведу его сюда и расскажу о нас с тобой. Пусть и его жизнь, и его любовь будут чистые, прозрачные, как вода этого рукотворного моря.
— Ох-хо-оо! Вы поэт! — воскликнула Гулгун смеясь. Обняла разом мужа и сына, поцеловала одного и другого. — Вы у меня удивительные оба!
Они стояли еще несколько минут и молчали. С гор потянуло ветерком, и по воде побежала рябь. Исчезли опрокинутые горы, жемчужно-белые облака. Водохранилище потемнело, стало синее, как настоящее море. Над ним, то взмывая ввысь, то касаясь грудкой самой воды, летали голосистые чайки.
— Идемте, — тихо сказала Гулгун. — Бохадирджан продрогнет…
Караджан прикрыл сына полой куртки. И та же самая тропа повела их к дому.
Недаром сказано, что радость и печаль расхаживают по миру рядом. Едва переступили порог, им сказали что умер Эшмат-бува, сосед и приятель Милтикбая-ака. Еще вчера сидел белобородый старец среди аксакалов кишлака, пил чай, вел беседу, смеялся. А сегодня человека уже нет… Пришлось отложить отъезд до завтра. Нельзя не отдать последний долг усопшему. Уважаемый был человек…
Как велит обычай, похоронная процессия двигалась быстро. Впереди, над головами мужчин, колыхался катафалк, обитый черной материей. Караджан несколько раз, подменяя других, подставлял плечо под ручку носилок. А когда тело опустили в могилу, бросил в нее горсть земли. Всего горсть. Невелик долг. Велик сам знак почтения к ушедшему из жизни.
Мир всегда в непрестанном движении. Это обновляет его. Кто-то рождается, а кто-то умирает. Проходят столетья, тысячелетья, а каждое рождение ребенка вновь и вновь омолаживает мир. Потому и бессмертна жизнь. И не будет ей конца. Рождаешься, учишься, работаешь, стареешь. Приходит время — и уступаешь место другим. Таков закон природы. Грустно. И все же здорово, что жизнь течет, уподобясь горному саю, — стремительно, бурно! Однако бойся — лишь бы не занесло в тихую заводь застоялой затхлой обыденности… Уже в самом конце пути ты спросишь себя: «Успел ли оправдать звание Человека? Или…» После этого «или» и начинается самое страшное. Все проходит в памяти, все, что имело место в прошлом. Да, когда приспело время, ты обвиваешь себя, как червь шелкопряда, шелковыми нитями самооценки. И если, завещая сей прекрасный мир грядущим поколениям, ты услышишь благодарность людей за труд свой и добродетель, то порадуешься тихо и уснешь. На веки вечные. Значит, выпало тебе счастье родиться на этот свет в радости, в радости же уйти из него. Но если ты проявил когда-нибудь низость, вероломство, двуличие, то угрызения совести, войдя в союз с твоим недугом, станут душить твою плоть, терзать и жечь ее. Чтобы найти облегчение, ты будешь желать одного — поскорее исчезнуть бесследно. И эти кратковременные муки обратят в копейку все твои триумфы…
Из Сиджака выехали в двух машинах. В первой — Караджан с семьей, в другой — Милтикбай-ака, Санобархон и Кандил-буви. Старики сговорились, после того как отправят своих детей из Ташкента самолетом, наведаться к Мархамат-ая и провести с ней денек-другой. Файзулла Ахмедович, уезжая, сказал: «После Октябрьских праздников Мархаматхон вернется из Учкудука. Непременно приезжайте. Она очень обрадуется…» Разве могли они не выполнить обещания, если выпал случай побывать в Ташкенте. Нужно справиться о самочувствии Мархаматхон. Обязательно нужно. Бедняжка измучена из-за своего непутевого сына…
Дорога стала огибать гору. Прямо впереди возвышались, сияя на солнце, снежные вершины Чаткал и Угам. Вдруг потемнело. Стекла закрыла липкая молочно-белая мгла. Они въехали в облако. Водитель притормозил и включил фары. Но вскоре навстречу опять хлынул яркий солнечный свет. И они увидели плотину. Серой громадой высилась она справа, почти вровень с горами, которые спаяла друг с другом накрепко и навечно. Караджану казалось, стоит она, как герой дастанов могучий Алпомыш, что плечами уперся в гранитные скалы и поддерживает спиной море. Они приблизились на расстояние голоса — плотина стала еще более неохватной, величавой. И Караджан отчетливо услышал слова ее, обращенные к нему: «Счастливо тебе!.. Мы с тобой славно потрудились. Теперь мы друзья. Доброго пути! И спасибо. Благодаря тебе я родилась и теперь веки вечные буду служить людям. За моей спиной кристально чистое море. Я буду беречь его. Сладчайшая вода его утолит жажду людей и садов, трав и животных, насекомых и птиц, гор и долин… И ты причастен к этому.