— Я бы с удовольствием, но спешу. Спасибо.
Караджан произнес это, а в душе ругал себя, что не хватило духу зайти в дом и выпить пиалушку чаю из рук Гулгун. Он пытался сложить бельбаг, но это ему никак не удавалось, шелк выскальзывал из пальцев и разворачивался.
Гулгун засмеялась.
— Экий вы неловкий. Дайте я…
Она взяла у него бельбаг, сложила и вернула, держа на обеих ладонях.
— Буду считать, что получил его из ваших рук, — сказал Караджан. — Это для меня самый дорогой подарок.
Гулгун опустила голову, и Караджан заметил, как зарумянились ее щеки.
— Мне пора, — сказал он.
— Что передать папе? — спросила девушка, внимательно разглядывая его лицо. Отец как-то сравнил лицо этого человека со стеной Брестской крепости, иссеченной снарядами. Он говорил, что такое лицо каждому должно внушать уважение и громадную благодарность — за то, что приняло на себя страшный удар, чтобы вечно жила на земле Красота. — Приходите еще, — тихо сказала Гулгун.
— Приду. Непременно… А Милтикбаю-ака передайте мои извинения, что я раньше его не проведал.
Он пошел по устланной кирпичом дорожке и слышал за собой легкие шаги девушки, решившей проводить его до калитки.
Отъезжая, он увидел в зеркальце, как Гулгун, стоя в калитке, помахала ему рукой.
V
СЕМЬ РАЗ ОТМЕРЬ…
На обширной площади, проутюженной вдоль и поперек бульдозерами и скреперами, появились первые дома рабочего поселка. Они стояли еще голые, не оштукатуренные, вокруг грудились кучи мусора и земли, но в них уже жили строители.
В одном из таких домов и располагалось управление, которое здесь привыкли называть «штабом строительства». Место для города не случайно выбрали на невысоком плоскогорье, сразу за мостом, около реки Чирчик. Сильные ветры, дующие зимой с севера, перевалив через горы, проносятся верхом, а здесь почти всегда затишье. Плато отлого опускается к самой дороге, ведущей к кишлаку Хумсан. Противоположный край каменист. Он резко обрывается, упершись в глубокое русло небольшого ручья, высыхающего летом, но довольно бурного весной, заставляет его круто свернуть в сторону и описать огромную дугу, прежде чем выйдет к Чирчик-реке.
В штабе строительства сегодня особенно людно. В просторной комнате, где все еще витает запах непросохшей глины и свежих досок, к самому окну придвинут большой стол, а на нем лежат несколько листов ватманской бумаги с замысловатыми линиями, коричневыми и бурыми разводами, похожими на кляксы. Чтобы листы не сворачивались в рулоны, их углы прижаты чернильницами, пресс-папье, книгами. Эти чертежи — проект начавшегося здесь строительства, которое с каждым часом, с каждым днем набирает силу. На бумаге — подробная карта местности, аккуратно нанесенная верными — то тонкими, то жирными — линиями. Наметанный глаз специалиста легко различит в ней и голубые извилистые полосы водных артерий, коричневые пятна возвышенностей и впадин, узнает и Чаткал, и Писком, и Коксув, и еще несколько небольших речушек, проложивших себе русло среди гор. На том месте, где сливаются три самых быстрых реки, будет возведена гигантская плотина.
Во главе стола сидит начальник строительства Георгий Исаевич Садовников и торопливо делает какие-то пометки в блокноте. Вокруг стола расположились Геннадий Моисеевич Арамбицкий, Игорь Ильич Каминский, секретарь парторганизации строительства Иван Иванович Шишкин, инженер Караджан Мингбаев, чуть подальше — прораб Михаил Никаноренко, экскаваторщики Петр Можаев, Хамид Рахимбаев, передовые автоводители Николай Колбасин, Абдуманноп Чоршанбаходжаев и еще несколько человек в защитных, побуревших на спине от пота и пыли спецовках. Они пришли прямо с объекта. Те, что сидели поближе к столу, тихо переговаривались, внимательно разглядывая чертежи, уточняли какие-то детали. Некоторые молчали и, не отрывая взгляда от проекта, о чем-то сосредоточенно думали.
Садовников время от времени поглядывал на ручные часы и переводил недовольный взгляд на дверь: кого-то ждал.
Вскоре в коридоре раздался громкий беспорядочный топот кирзовых сапог. Дверь распахнулась, и в нее гурьбой вошли шоферы, взрывники, бетонщики, землепроходчики. Запахло землей и машинным маслом. Комнату заполнил приглушенный говор, шум передвигаемых стульев.
Садовников посмотрел на часы и спросил у сидящего рядом Шишкина:
— Больше не будем никого ждать, как думаете?
— Начнем, Георгий Исаевич.
Стало тихо.
Садовников поднялся. Как бы желая убедиться, что собрались все, кого бы он хотел видеть на этом совещании, внимательно оглядел тех, кто сидел поближе к нему, и тех, кто расположился поодаль, в задних рядах.