…Калитку отпер сам хозяин; не выпуская руки Караджана, повел его к дому. В просторной прихожей помог раздеться, предложил домашние тапки. Разуваясь, Караджан слышал из боковой комнаты звонкие детские голоса и достал из кармана пальто две плитки шоколада.
Появилась Гульбадан в просторном золотисто-желтом платье из парчи. Ее круглое лицо расплылось в улыбке, он осторожно пожал ее пухлую руку. Она заметно располнела, но была по-прежнему миловидна, хотя вокруг глаз и но краям рта легла сетка мелких морщинок.
— Пожалуйте, — сказала она. — Давно у нас не были…
Его проводили в гостиную, где на полу лежали три красных ковра. Другой, зеленый, закрывал почти всю стену, возле которой стоял старинный диван. Приторный застоялый запах нафталина ударил в нос Караджану. «Неужели они этого не чувствуют? — подумал он, посмотрев на глухо закрытые форточки. — Наверное, привыкли». На стене по краям ковра висели маленькие марлевые мешочки. Караджан усмехнулся, догадываясь, что в них нафталин. Да, уже привыкли и не замечают.
На комоде в деревянной рамке стояла фотография парня в матросской форме.
— Племянник, — сказал Хазратов и, взяв рамку, рукавом стер с нее пыль. — Наш любимец… Да-а, растут дети.
Хазратов любил говорить, как он обожает детей. Караджану вспомнилось его недавнее выступление в тресте. В своем докладе он то и дело возвращался к тому, что в Наманганской области в зоне Чартакского водохранилища, в строительстве которого он принимал непосредственное участие, необходимо создать детские пансионаты, санатории, пионерские лагеря и спортивные городки… В президиуме сидели руководители республики. Они с удовлетворением отметили, как Хазратов любит детей и проявляет о них заботу. Один из них так и сказал: «Учитесь, товарищи, у нашего дорогого и уважаемого Хазратова, как надо опекать малышей — наследников наших, которые в скором времени придут нам на смену!..»
На строительстве Чартакского водохранилища в Намангане Хазратов возглавлял участок. А когда правительство отмечало наградами передовиков пятилетки, он оказался в общем списке и у него на груди засиял орден Трудового Красного Знамени. По окончании строительства он вернулся в Ташкент и ему поручили руководить отделом в тресте.
Пока Караджан рассматривал фотографии, Гульбадан постелила поверх вышитой золотом, с изображением фараонов и древнеегипетских танцовщиц, скатерти прозрачный целлофан и поставила угощение: слоеные лепешки, икру в маленьких вазочках, виноград. На столе уже стояли всевозможные напитки, торжественно мерцали хрустальные рюмки и бокалы цветного стекла.
Хазратов пригласил гостя к столу и, когда сели, поначалу, как водится, подал пиалушку крепкого зеленого чаю. Все это время он рассказывал, с кем из однокурсников в последнее время виделся, кто где работает, у кого как сложилась судьба. Караджан не спеша отхлебывал чай и любовался пиалой тонкой японской работы. Фарфор просвечивал — были видны пальцы. На самом донышке, в зависимости от освещения, то появлялась, то исчезала обнаженная, в золотистом ореоле женщина. Заметив, что Караджан приятно удивлен, Хазратов удовлетворенно хмыкнул.
— Японцы, черти, искусные мастера, — заметил он, подливая гостю чаю. — Этот сервиз в позапрошлом году привез оттуда. А скатерть — арабская…
— Я уж заметил. Глядя на нее, вспоминаешь Нефертити.
— Она не из Нефертити. Из Египта. В Нефертити я еще не был. Соберусь, как только выдастся возможность.
— Нефертити — дочь одного из фараонов, — засмеялся Караджан. — Она жила четыре-пять тысячелетий назад, но была так прекрасна, что о ее красоте и поныне все еще говорят.
Хазратов выпрямился и недоверчиво посмотрел на Караджана, как бы желая удостовериться, что его не разыгрывают. Поняв, что слегка оплошал, крякнул в кулак, но мысль, что он владеет столь редкостными вещами, заглушила чувство неловкости и вновь переполнила его удовлетворением.
Гульбадан принесла блюдо с жареными перепелами и тоже присоединилась к их компании. Любезно улыбаясь, она просила не стесняться и чувствовать себя как дома. Увидев Караджана, она сразу подумала, что этот угловатый мужик в своем кишлаке, наверное, еще больше огрубел. Ведь он и прежде не умел пользоваться вилкой и ножом, салат из блюда брал ложкой, которой ел, и отправлял прямо в рот. И уверял, что плов гораздо вкуснее, когда его едят руками.