— Эх, мать! — сказал Музаффаров. — Получила чуточку радости — и сразу дети да внуки в голову приходят.
— Ошиблись мы, отец, выдав нашу Тасанно за этого долговязого. Сплоховали мы с тобой. И родичи со своими советами… Мою луноликую красавицу дочку выдали за афериста, провалиться ему. Взяла грех на душу…
— Эй, женушка, опомнись! Я привез тебя сюда, чтобы ты забыла о печалях и хоть несколько часов пожила привольно! Дыши, наслаждайся. Оставь заботы. Вернемся домой, и лей тогда слезы сколько захочешь. Погляди вон туда! И туда! Благодать-то какая! Жизнь прекрасна! Радоваться надо!
Амир Равнак, понимая, что разговор у его друзей сугубо личный, отошел к краю дороги и что-то торопливо записывал в блокнот. Ветер разметал его седые вьющиеся волосы. Поглядывая вдаль, он приглаживал их рукой и вновь писал.
— Построить бы здесь дом и жить! — восторженно сказала Таманно. — Какие места! Эй, Жак, посмотри, какая панорама! — крикнула она брату по-русски.
Хайрулло стоял, опершись на дверцу машины, и курил.
— Вижу, — сказал он, выпуская из ноздрей струйки дыма, и улыбнулся сестре. Она называла его Жаком, когда была особенно благодушна и ласкова. А то все Хайрушка да Хайрушка. — А вон, погляди, наравне с нами парит орел.
— Он похож на самолет.
— Скорее на планер.
— Разве нельзя здесь открыть пансионат? — сказала Таманно. — И почему никто не догадается? Ведь такие места пропадают!
— Эти места не пропадают, — отозвался Файзулла Ахмедович. — Все, что ты видишь, — совхозные владения. Здесь кругом совхозы, лесхозы, кишлаки…
— Все равно жалко! В таких местах надо строить пансионаты и туристские базы, — настаивала Таманно.
Да их здесь немало. По ту сторону — дома отдыха «Бурчмулла», «Обирахмат», а повыше — «Багистан», «Нанай». А вот там, за лесом, — «Хумсан», дальше — «Чимган».
— Папочка, а кишлак, куда мы едем, еще далеко?
— Во-он, уже видать.
Таманно поднесла ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в зеленые пятна садов и леса в межгорье за долиной:
— Это?.. Почему они живут у подножия? Строили бы дома на самой вершине, вот была бы прелесть — живи и любуйся всеми четырьмя сторонами света!
— Посоветуй им, может, послушаются, — сухо бросила Мархаматхон, недовольная тем, что ее младшая часто бывает несерьезной. Вот и сейчас растягивает слова, произносит их бог знает с каким акцентом. — Будут жить на вершине, а воду носить от подножия, да? У них ведь и огороды, и сады есть, соображать надо.
— А у кишлацких губа не дура, такие места заняли!
Файзулла Ахмедович строго взглянул на дочь, нахмурился:
— Чтоб я от тебя подобных слов больше не слышал. Нередко человек не стоит и пальца того, кого унижает… В нашем Узбекистане все места хороши. И всюду люди одинаково трудятся. Захочешь работать в сельской местности, пожалуйста, приезжай сюда и живи на здоровье.
— Извините, папочка, — проговорила Таманно, обидчиво надув губы.
— Разве не говорила я, что мы и раем не сможем наслаждаться, будем портить себе нервы, — вмешалась Мархаматхон. — Не говори, дочка, такого, что может вывести отца из себя.
Пряча в карман записную книжку, приблизился Амир Равнак.
— Две тысячи пятьсот метров выше уровня моря, — сказал он. — Вот как высоко мы забрались.
На скале большими буквами были выведены цифры.
Таманно приблизилась к груде камней и в ужасе отшатнулась.
— Змея! — вскрикнула она.
Брат схватил камень и бросился к ней.
— Не трогайте ее! — сказал Файзулла Ахмедович. — Нельзя лишать жизни живое существо.
— И змею тоже? — Таманно, все еще бледная от испуга, смотрела на отца с недоумением.
— Конечно! Если она существует, значит, нужна природе. Наши деды и прадеды, считая кровопролитие грехом, вкладывали в это не столько религиозный смысл, сколько глубокую философию. Они знали, что все сущее тесно связано в природе. И человек, убивая, вредит самому себе…
— И несмотря на это, в мире льются реки человеческой крови, — заметил Амир Равнак.
— И все потому, что кое-кто из-за алчности свои личные интересы ставит выше общечеловеческих! — сказал Файзулла Ахмедович, начиная багроветь. — Мы воспитаны на других традициях и не должны идти на поводу у них.
— Отец, опять вы нервничаете, — сказала Мархаматхон, с беспокойством глядя на него. Перевела взгляд на Амира Равнака: — Не стоит об этом.
— Понял, — с улыбкой кивнул тот. — Больше не буду. Все началось с заповеди «не убий».
— Ну что, налюбовались? — спросил Музаффаров. — Тогда поехали! — И первым направился к машине.