— Не хочу отсюда уезжать, — захныкала Таманно, как ребенок. — Жак, что же ты фотоаппарат не прихватил?
Вместо ответа брат посигналил, торопя ее.
Таманно в последний раз огляделась. На душе было радостно, легко, словно сам воздух здесь пьянил, как вино.
Передняя машина тронулась. Мархаматхон высунулась из «Москвича» и кликнула дочь, нетерпеливо махая рукой. Таманно нехотя направилась к машине.
XII
КОГДА ВЗРЫВЫ РАДУЮТ
Вскоре обе машины оставили слева от себя Хумсан, миновали нависшую над рекой скалу, похожую издалека на женщину, полощущую белье, и въехали в Сиджак. Медленно проследовали они по узким кривым улочкам, останавливаясь и расспрашивая у ребятишек, где живет Милтикбай Койбакаров, и наконец подъехали к его дому.
Милтикбай-ака сидел на айване и как только увидел остановившуюся напротив калитки машину, подхватил костыль и палку и устремился на улицу. В высоком человеке, вышедшем из передней машины, он сразу узнал своего старого друга Музаффарова. Прислонил к дувалу костыль и обнялся с ним. С минуту стояли, прижавшись щеками, похлопывая друг друга по лопаткам. И когда Музаффаров сделал два шага назад, чтобы еще раз хорошенько оглядеть однополчанина, у обоих были влажные глаза.
Из ближайших дворов уже высыпали соседи, перешептывались, дивясь тому, как разволновала двух пожилых людей эта встреча. А вокруг машин суетились ребятишки, руками и одежкой стирая с них пыль. Амир Равнак стоял в сторонке, не мешая двум друзьям до конца прочувствовать радость первых минут встречи. Он знал, что связывает этих, уже поседевших мужчин, понимал их чувства и не сердился, что все еще не замечен, улыбался, стараясь скрыть, что и у него спазмы сжимают горло.
— Эх, дорогой Файзулла, всего два часа пути из Ташкента, а вы до сих пор еще ни разу не побывали у меня, — не удержался Милтикбай-ака, чтобы не упрекнуть. Он отвязал бельбаг и стал вытирать глаза. — Дождался вас наконец. Добро пожаловать! Заходите в дом.
Он взглянул на Амира Равнака и шагнул к нему. Тот заспешил навстречу.
— Э-э, дорогой Милтикбай, — посмеиваясь, говорил Музаффаров, — в городе земля тяжела, держит как магнит и не отпускает. Все думал: вот выйду на пенсию, времени свободного будет хоть отбавляй, тогда и смогу навестить старого приятеля. Выйти-то вышел, а толку никакого. Да ладно, что там, главное, вот встретились. Наговоримся всласть. И давай-ка еще раз позволим себе то, что позволили в День Победы в Ландсберге. Помнишь?
— Ха-ха-ха-а! Оказывается, и вы помните!
— Еще бы! Разве можно забыть такой день!
— Да, это был всем праздникам праздник. И плов у нас получился настоящий, узбекский, — мечтательно сказал Милтикбай-ака и пригладил усы, похожие на закрученные рога барана. — А какими красивыми казались в тот день женщины! Четыре года мы не замечали их, а тут… Мы были молодые, сильные и нравились женщинам.
— А сейчас? — смеясь спросил Музаффаров и, наклонясь к уху Милтикбая-ака, проговорил, понизив голос: — Разве женщины уже не любят нас?
— Есть еще порох в пороховницах! — сверкнул глазами Койбакаров и еще раз пригладил усы.
— Слава вашему отцу!
— Наши места медом знатны, — сказал Милтикбай-ака с плутоватым блеском в глазах. — Кто хоть изредка пробует наш майский мед, тот остается лихим молодцом до ста лет. Так-то, дорогой мой, помните об этом! Я тут припас для вас килограммов пятьдесят в бидоне. Пользу потом поймете — когда в девяносто у вас дети рождаться будут.
— Ого! Хо-хо…
Из калитки вышла пожилая женщина с белым, еще красивым лицом. Несмотря на морщины у глаз и по углам рта, она казалась удивительно молодой.
— Что же вы, отец, держите гостей на улице, — упрекнула она мягким голосом мужа. — Приглашайте в дом. — И, поприветствовав каждого в отдельности, справившись у каждого о здоровье, пошире открыла калитку: — Пожалуйста, входите же.
— Это наша повелительница Санобархон. Что она велит, надо делать, — сказал Милтикбай-ака. — Идемте.
Он уперся о костыль и палку и легко перенес свое тело через порог. За ним во двор вошли Файзулла Ахмедович, Амир Равнак и все остальные.
Широкий двор был ухожен, в цветах. Сквозь зеленый коридор виноградника, вьющегося но дугообразным жердям, прошли к веранде. Справа от веранды в тени урючины небольшой хауз и возле него супа, застланная паласом. Летом в доме всегда душно, и Санобархон, расстелив курпачи, приготовила для гостей место на супе. Расселись. Прежде чем завязалась беседа, хозяин, как водится, прочитал короткую молитву и провел по лицу ладонями. Сидящие повторили его жест.