Вдалеке ясно виднелась вершина Аскартага. Внизу синела река, делясь на несколько рукавов и опять сливаясь поодаль. На левом берегу Пискома, среди густой зелени садов, пестрел розовыми пятнами глинобитных домишек кишлак Багистан. Сиджак расположен на правом. Соединяет кишлаки узкий деревянный мосток, на котором едва могут разминуться два человека. Плоские крыши домов кажутся ступеньками, по ним можно сойти прямо к реке. С супы виден весь кишлак. Дворики подступают почти к самой воде, кривые узкие улочки петляют между ними и упираются в груду прибрежных камней. К реке ведут не только улочки, к ней направлены и все арыки, по которым в дождливую пору или в период таяния снегов устремляются вниз мутные потоки воды. Там, где горы расступаются, река Писком разливается вширь, становится мелкой, местами обнажая каменистое дно, течет медленно и тихо, словно отдыхая, набираясь сил, а как только горы подступают к ней вплотную, она словно меч разрубает их, стремглав, с победным кличем проносится сквозь теснины и около Ходжакента вливается в Угам. Чаткал и Коксув тоже впадают в Угам, только чуть пониже.
Милтикбай-ака указал палкой на противоположный берег, где за пирамидальными тополями виднелся глиняный, поросший травой купол какой-то старой постройки, и сказал, что там гробница Шейха Умара. Земля эта, по которой якобы ступали ноги святого, стала местом паломничества, и по праздникам сюда приходит много народу. Багистанцы очень гордятся, что проживают на этой земле.
Сиджак же славится садами. От его окраины до самой речки Наволисай тянутся яблоневые, вишневые, абрикосовые сады. Нигде нет таких крепких деревьев, дающих столь крупные и сладкие плоды. Кое-кто из Багистана объясняет это тем, что солнце, поднявшись утром из-за Аскартага, перво-наперво заливает светом и теплом Сиджак и его обширные сады. Багистан же с Нанаем почти до полудня остаются в тени, потому, мол, у них фрукты и помельче, и с кислинкой, и поспевают позже. Но это они от зависти так говорят, считает Милтикбай-ака, потому что за деревьями, как за малыми детьми, прежде всего уход нужен.
Берега Пискома густо поросли орешником, плакучей ивой, вербой, душистой джидой. С раннего утра в зарослях порхают птицы, распевают песни на разные лады, носят без устали корм для птенцов. Трещат сороки, предупреждая всю местную живность о появлении человека или зверя; со своими звонкими «тра-тра-тра-тра» носятся над деревьями, то пикируя вниз и ловя на лету кузнечиков, то взмывая к небу, зеленовато-голубые сизоворонки; воркуют, спрятавшись в прохладную тень, горлинки и дикие голуби; вдохновенно рассыпают трели майна — индийские скворцы, с которыми разве только соловьи могут соперничать. А повыше, в горах, среди камней и песчаника, квохтают, словно наседки, кеклики — красноклювые горные куропатки в нарядных полосатых тельняшках. Зимой, когда землю устилает толстым снегом, кеклики нередко прилетают к людям во двор, чтобы подкормиться заодно с курами.
По вечерам, когда в долину опускаются сумерки, а камни, земля и все живое наслаждаются прохладой, в густо-синем поднебесье, над вершинами все еще алеющих, словно раскалившихся от дневной жары, гор медленно выписывают круги орлы.
Стройная девушка лет двадцати пяти вынесла из дому несколько пуховых подушек, чтобы гости, подложив их себе под локти, расположились поудобнее. Потом она принесла сладости и чай и опять пошла на кухню помогать матери.
— Моя дочь, Гулгун, — сказал Милтикбай-ака, проводив ее ласковым взглядом. И тут же погладил по голове мальчика, сидящего подле него. — А это сынок мой, Аскарджан. Санобархон и они — мое главное богатство.
— Славные у тебя и жена, и дети, — сказал Файзулла Ахмедович.
— Пусть будут счастливыми, — заметил Амир Равнак.
— А ты детьми побогаче меня, — сказал Милтикбай-ака, положив руку на колено друга.
— Две дочери и сын, — не без гордости сказал Файзулла Ахмедович. — Вот сынок наш Хайруллахан. А это наша баловница Таманно. У нас с Мархаматхон тоже только в них и радость.
— Пусть будут здоровыми.
Пока на супе тихо беседовали, два соседа по просьбе Милтикбая-ака отвели в сад черного барашка и зарезали. Подвесив к ветке дерева, стали разделывать. А Аскарджан взял бидон и отправился за кумысом.
Под вечер во двор Милтикбая-ака стали собираться соседи, прослышавшие, что к нему пожаловали гости из самого Ташкента. Сначала, оживленно беседуя, пили кумыс. Затем были поданы шурпа в глубоких касах и на большом глиняном блюде жареное мясо с острой подливой и приправами. Милтикбай-ака просунул руку под курпачу и, словно фокусник, вытащил невесть как оказавшиеся там бутылки.