Ишларбек залпом опрокинул в себя содержимое пиалы и сморщил лицо. При этом стал разительно похож на обезьяну. Это сходство усугубляли его широкий приплюснутый нос с широкими ноздрями, из которых торчали волосы, и оттопыренные уши. Чувствуя, как все внутри горит, Ишларбек посолил помидор и быстро надкусил. Брызнул сок и, пролетев через головы сидящих, попал в лицо Хазратова, скромненько и тихо сидевшего в сторонке и прислушивавшегося к разговору подгулявшей компании. Сердце Ишларбека обмерло. Угораздило брызнуть негодному помидору именно в лицо этого почтенного человека! Ну, каналья! Он с размаху закинул помидор в заросли райхона. А дружки уже повскакали смеет. Не успел он и рта раскрыть, как они уже за него извинялись и приглашали того человека к своему дастархану. Хазратов же только того и хотел. Он утер лицо платком и, подсаживаясь к их дастархану, сказал, посмеиваясь:
— Ничего, ничего, сок помидора не плевок. Напротив, признак доброго предзнаменования, если благодаря ему встретились родственные души…
Опять наполнили пиалушки, наливая для маскировки из чайников. Выпили, и разговор потек еще оживленнее. В конце концов Хазратов покровительственно похлопал Сапчабашева по плечу и пригласил его к себе на работу…
Как раз в тот момент, когда Хазратов жаловался Садовникову, что у него чересчур велик объем работы, и убеждал, что ему необходим экспедитор, в штаб стройки и явился Сапчабашев с несколькими рекомендательными письмами и прекрасными характеристиками, выданными довольно высокопоставленными людьми, и остался таким образом на Чарваке. И, надо сказать, в делах, связанных с обеспечением, он оказался весьма проворен и очень скоро заслужил этим расположение руководства. Чувствуя это, он по нескольку раз на дню попадался на глаза Садовникову, Каминскому, Шишкину и, заискивающе улыбаясь, уведомлял, что в магазин поступили такие-то продукты, — не угодно ли им доставить на дом?..
Неподалеку от конторы Сапчабашева был сквер с молодыми деревцами и клумбами цветов. Здесь любили сидеть на скамейках старики, старухи и бегали, резвясь, ребятишки. Две младшие дочки Садовникова давно облюбовали это место для своих игр. Увидев их тут, Сапчабашев подруливал на автомобиле и сигналил. Девочки уже знали сигнал его машины и сломя голову мчались к нему. Он катал их по поселку, увозил даже недалеко в горы, показывая красивые места, и непременно угощал апельсинами и шоколадными конфетами. Потом, ссадив около дома, вручал каждой то ананас, то по грозди бананов, то по плитке шоколада. Девочки вбегали в дом и громко звали мать, чтобы похвастаться: лысый дядя опять надавал им подарков.
Ишларбек рано облысел. Ему еще нет и пятидесяти, а макушка уже блестит, как биллиардный шар. Только над ушами и на затылке еще оставались волнистые омертвелые волосы, похожие на пучки кукурузных рылец. А под широким носом темнеет квадратик усиков, словно он испачкал верхнюю губу, сплюнув насвай против ветра.
Когда кое-кто из родичей удивлялся, что Ишларбек рановато лишился своей роскошной шевелюры, он поглаживал лысину и с умилением смотрел на свою фотографию, стоящую на комоде в красивой рамке, где он был изображен лихим молодцом с густой прической, и, вздохнув, сетовал: «Это все последствия умственной работы и переутомления. Ведь все люди, которые много работают головой, рано лысеют…»
Сапчабашев был везуч. Он не мог пожаловаться на жизнь. Но и у него порой случались неприятности. Более всего он переживал, когда жена и его старенькая, уже беспомощная мать не ладили между собой. Ссоры между ними возникали из-за пустяков. Старушка и впрямь считала сына самым умным человеком на свете, радовалась накопленному им в доме богатству и считала, что вскормила своим молоком истинного пехлевана. Поэтому она не хотела ни в чем давать спуску своей зубастой невестке. А та, чуть что, закатывала истерики, кричала, бранилась, швыряла посуду.
А нынче старушка приехала к сыну в Чарвак, решив, что здесь ей будет спокойнее. Хотел он ее обратно повезти да помирить с женой, как это не раз делал, но мать приболела…
Всякий раз, когда старушка чувствовала себя плохо, ей казалось, что она больше не выздоровеет, и ей хотелось в последний раз поучить сына уму-разуму, дать наставления. И в этот раз она подозвала к себе Ишларбека и, лежа с закрытыми глазами, стала говорить, тяжело дыша и подолгу отдыхая:
— В прежние времена, сынок, всех торговых людей и ювелиров считали бесчестными. Кази — судья распорядился: «Если вы не поймали вора, казните любого купца или ювелира — не ошибетесь». С давних времен люди привыкли к таким работникам, как ты, относиться с недоверием. Поэтому живи, сынок, честно. Не присваивай чужой копейки, не бери греха на душу. Уважение тех, кто тебя окружает, намного дороже стоит…