— Не забыть бы полить.
Файзулла Ахмедович, уже переодетый в пижаму, ходил по двору с кетменем и поправлял грядки в огороде и палисадниках. Он пустил в хауз воду из арыка.
Таманно сказала, что отец любит, когда по вечерам из хауза выползают лягушки и начинают квакать на разные лады. Он подолгу сидит иногда на супе, глядя, как они, надсаживаясь, раздувают на щеках пузыри, и упивается их руладами. И вообще ее отец считает себя сельским жителем. Он часто говорит, что в город попал случайно и даже сам не знает, как сделался ученым. С тоской вспоминает, как мычат сытые коровы и блеют овцы, возвращаясь вечером с пастбища. А не так давно Файзулла Ахмедович стал всерьез поговаривать о переезде в кишлак. Мархаматхон, обеспокоясь, поинтересовалась, почему его туда тянет, а он и говорит: «Там по утрам петухи поют, представляешь, какое чудо!..»
На второй день Гулгун, Таманно и Тасанно надели свои самые лучшие платья и поехали в медицинский институт. Они легко отыскали приемную комиссию, и Гулгун сдала свои документы.
…Гулгун плотнее стянула голову платком, чтоб не разболелась, и углубилась в чтение учебника. Таманно, уже закончившая два курса лечебного факультета, положила перед ней на стол свои конспекты, целую кипу книг и неслышно удалилась из комнаты. В коридоре послышался рокочущий голос Файзуллы Ахмедовича:
— Теперь, дочка, пустыми разговорами о нарядах да театрах не отвлекайте ее.
И Гулгун никто не беспокоил. Только Мархаматхон-апа, приоткрыв дверь, заглядывала в комнату и звала поесть.
Обедали всей семьей на кухне. Даже Хайрулло, который всегда предпочитал перекусить в ресторане или кафе неподалеку от работы, стал в полдень приезжать домой. За столом он был учтив и оказывал Гулгун знаки внимания — то хлебницу поближе придвинет, то перечницу подаст, то спешит салфетку поднять, если она уронит. А потом взял моду заходить к ней, когда она занимается. «Не заскучали?» — спрашивает, переступая порог. «До скуки ли…» — отвечает Гулгун и ради приличия откладывает книгу в сторону…
Хайрулло может говорить без умолку, перескакивает с одной темы на другую, рассказывает анекдоты и громко смеется. А Гулгун делает вид, что слушает, а сама ждет, когда же он уйдет наконец. Он так и не догадывался, что мешает ей заниматься, пока она сама не намекала ему об этом. Тогда он умолкал и с печальным видом нехотя удалялся.
Однажды его застала в этой комнате Таманно. Она давно замечала, что братец поглядывает в сторону Гулгун неравнодушно, но не думала, что ему придет в голову увиваться вокруг нее. Без лишних слов выпроводила Хайрушку и запретила ему впредь заходить сюда, пока они сами не позовут. «Если будешь беспардонничать, пожалуюсь папе!» — пригрозила она, выталкивая его в дверь. И когда остались одни, обняла Гулгун и расхохоталась.
— Обиделся же… — заметила Гулгун.
— Ну и пусть, — бросила Таманно. — Если он маменькин любимчик, пусть не думает, что ему все позволительно… Вчера попросила его достать мне импортные туфли, а он мне дулю показал. И после этого заходит в нашу комнату! Фу, бесстыжий!
И, раздосадованная, стала говорить, что братец ее настоящий эгоист. А все потому, что мать в нем души не чает. Все для Хайрушки, все для сына. Он, мол, мужчина, не должен ударить в грязь лицом — пусть не смотрит товарищам в руки, не ждет, чтобы угостили, сам пусть угощает. Прямо мед капает у нее с языка, когда она говорит о Хайрушке. Несколько лет назад, окончив институт, он захотел было заниматься научной работой, а она уже всем объявила, что сын — кандидат наук. Он без конца что-то писал, перепечатывал на машинке рукописи, зачастил к кому-то домой, носил подарки. Но в конце концов остыл ко всему этому и увлекся фотографией. Несколько его этюдов напечатали в газете, и после этого он даже работал какое-то время фотокорреспондентом.
Хайрушка однажды увидел по телевизору матч между сильнейшими шахматистами и загорелся стать чемпионом по этому виду спорта. Дни напролет стал пропадать в парке культуры и отдыха: смотрел, как играют в шахматы лучшие мастера. А когда попробовал свои силы, оказалось, что у него не хватает ни упорства, ни терпения. Не добился и третьего разряда, как появилось еще одно увлечение: обзавелся стаей голубей, оборудовал чердак под голубятню. Бог весть что думали соседи, когда видели, как взрослый человек лазает по крыше и гоняет голубей в то время, когда все нормальные люди работают. Свистит, засунув в рот два пальца, отчаянно размахивает длинной палкой, к концу которой привязана тряпка, не дает птицам садиться…
…Гулгун некоторое время бродила по улицам и любовалась своим отражением в витринах магазинов. Денег было в обрез, и она не могла порадовать себя покупками; однако, не утерпев, заходила то в парфюмерный магазин, то в ювелирторг, то в «Подарки». Подолгу простаивала у прилавка среди толпящихся покупателей, любуясь выставленными под стеклом красивыми флаконами с духами, ожерельями, браслетами, сувенирами. Незаметно вздохнув, она направлялась к выходу. И шла себе дальше, еще не зная, куда выведет эта улица. А сегодня она сдала трудный экзамен и могла позволить себе праздно пошататься по Ташкенту. Сколько она мечтала об этом.