— Коронель, получен приказ отправить советских летчиков во Францию. Сегодня из Тулузы должен прибыть самолет, — тихо проговорил Луна.
Адриашенко нахмурился:
— Понимаю, что Хихон удержать трудно, но уйдем мы из него последними.
— Это приказ, коронель! Завтра всем оставшимся на Карреньо летчикам будет нечего делать. Мы эвакуируем аэродром — Голос Луны звучал глухо. — Выхода нет. Горючего у нас осталось не более трех тонн. Боеприпасов почти нет. Все, что было, сгорело вчера. Вы же знаете… Совесть летчиков, живых и мертвых, защищавших небо севера Испании, чиста. Всего девять истребителей против трехсот фашистских самолетов…
Со стороны Кантабрийских гор появились фашистские истребители и бомбардировщики.
— Вон их сколько, — с гневом проговорил Луна. — Что могут сделать наши несколько истребителей?
— Они атакуют противника, — ответил Адриашенко, Евсевьев, Кузнецов и Демидов, маскируясь за облаками, сближались с фашистами. Не замечая трех И-16, «мессеры» на большой скорости неслись на шедших ниже и сзади Тарасону, Фрутоса и Уэрту.
Доворот. Евсевьев, Кузнецов и Демидов устремились наперерез фашистам. Тарасона и Фрутос успели развернуться и снизу пошли навстречу «мессерам», Уэрта с маневром промедлил. «Собьют!» Евсевьев приник к прицелу. В перекрестие вошли крылья фашистского истребителя. «Не спеши, не спеши». Молчат пулеметы Кузнецова и Демидова. Патронов мало, бить нужно только наверняка…
Длинное тело ведущего Me-109 закрыло почти весь окуляр прицела. Пора! Евсевьев нажимает гашетки. Почти одновременно открывают огонь его ведомые. Фашист валится вниз…
Три И-16 прорываются через строй «мессеров». Перед ними — бомбовозы противника. Сзади закрутились в карусели боя Тарасона, Фрутос, Уэрта, Дуарте, Льоренте и Кастильо. Только после посадки на Карреньо они узнают, что в эти минуты в воздухе было более тридцати истребителей и сорок бомбардировщиков противника…
«Атакуем», — подает сигнал Евсевьев. Сверху на них бросаются «мессершмитты». Но республиканские истребители успевают помешать «хейнкелям» лечь на боевой курс и прицельно сбросить бомбы на порт.
Из-за облаков вырывается новая группа «мессеров». Она замыкает кольцо вокруг тройки И-16. Кузнецов и Демидов открывают огонь Евсевьев знает: это их последние патроны. И в этот момент Тарасона прорывает вражеское кольцо, бросает свой истребитель вверх и камнем падает на ведущего «мессера». Длинная очередь. Фашистский самолет ложится на крыло, затем взрывается.
Тарасона пристраивается к «камарада Иванио». Евсевьев успевает заметить сверкнувшую на миг белозубую улыбку испанца. «Спасибо, товарищ!»
Вверх, вниз… Вверх, вниз… Они носятся, стреляют, маневрируют среди крестастых машин. От перегрузки в глазах Евсевьева стоит красный туман. Кончились боеприпасы у Кузнецова и Демидова. «Сколько патронов у меня?» — думает Евсевьев. А фашистские самолеты все подходят…
Отсечен от товарищей Демидов. Выходит из боя подбитый Уэрта. Проваливается в дымовое облако Сергей Кузнецов; «Что с ним?»
Вспыхивает «чато» Кастильо. К нему устремляются фашисты. На горящей машине испанец входит в вираж, «мессеры» повторяют его маневр. Евсевьев бросается наперерез паре фашистских истребителей. Несколько коротких очередей, и один из «мессершмиттов» падает и волны залива. Кастильо, пытаясь сбить огонь, бросает «чато» в пике. Евсевьев идет за ним. «Да прыгай ты!» — мысленно кричит он. Но Кастильо в этот момент думает не о себе. С трудом сажает он свой «чато» на мелководье. Клубы белого пара скрывают летчика и самолет…
Когда пар рассеялся, стали видны торчащее из води хвостовое оперение полузатопленного истребителя и крошечная фигурка летчика, ползущего по верхней части фюзеляжа. Это увидел не только Евсевьев, круживший над местом вынужденной посадки Кастильо. Фашистские пилоты не хотели оставлять летчика живым. Введя свои машины в пике, они открыли по нему огонь. А Кастильи все полз и полз…
От берега, стреляя по фашистам, к месту посадки «чато» мчался катер. Евсевьев бросился наперерез фашистским самолетам. Его пулеметы молчали. Но истребитель продолжал сражаться. Он не уходил до тех пор, пока не увидел, как моряки сняли Кастильо с борта лежавшего в воде «чато».
Шла девяносто пятая минута боя. Кончалось горючее. Надо было возвращаться.
На горящем, изрытом бомбами аэродроме лежал опрокинутый вверх колесами самолет Уэрты. В стороне oт него, накренившись, стоял истребитель Кузнецова. В конце полосы виднелись машины Демидова, Тарасоны и Фрутоса. Обессиленные боем, летчики все еще сидели и кабинах…
К середине дня передовые части фашистов подошли к Карреньо на расстояние орудийного выстрела.
На имя советника командующего ВВС Северного фронта Адриашенко пришла шифрованная радиограмма. В ней приказывалось советским летчикам-добровольцам покинуть Карреньо.
— Придется нам все-таки собираться, — нахмурившись, сказал Адриашенко Евсевьеву.
Но обещанного самолета из Тулузы все не было.
Наступили сумерки, когда со стороны залива послышалось стрекотание мотора. На небольшой высоте каэродрому подошла авиетка с французскими опознавательными знаками.
— Уж не за нами ли этот дилижанс? — невесело пошутил кто-то.
Совершив посадку, самолет подрулил к стоянке. Из кабины на землю выпрыгнул худощавый летчик. Он сообщил, что в Карреньо должен был вылететь двухмоторный «потез», но самолет оказался неисправен.
— Мне поручено вывезти во Францию вас, коронель! — обратился он к Адриашенко.
— Но я не один.
Француз только развел руками:
— Вы видите, на чем я прилетел?
— Я покину Карреньо только со своими товарищами, — твердо ответил Адриашенко. Пилот заволновался:
— Вы шутите? Возвратиться одному! Мне за полет уплачены деньги. Не могу же я обмануть мадам!
— Что еще за мадам? — удивился Адриашенко.
— Вы не знаете мадам Александру? Она мне о вас говорила как о своем самом близком родственнике. Она очень волнуется…
Адриашенко задумался.
— Если посадить троих на пол, да поплотнее, а я рядом с тобой — взлетишь?
— Вы шутите, коронель? При такой загрузке самолет с места не тронется.
— Не только тронется, но и взлетит.
Француз улыбнулся:
— Коронель, когда-то меня за подобные проделки выгнали из военной авиации. Правда, тогда мы втроем летали за вином и виноградом в Шампань и ничем не рисковали, кроме своих погон. Но сейчас…
— Фашистов боишься?
— Совсем нет, — обиделся француз. — Просто опасаюсь, как бы вместе с вами не рухнуть в залив. А в октябре вода очень холодная…
Адриашенко решил прекратить споры.
— Так летим?
Француз приложил руку к летному шлему:
— Я в вашем распоряжении, коронель!
— Значит, завтра на рассвете. Мне еще в Валенсию успеть нужно…
— А нам? — спросил Евсевьев.
— Приказано вернуться на Родину.
Вечером Луна пригласил всех на скромный ужин. В темном небе выли фашистские самолеты. С залива, озаряя небо яркими вспышками, стреляли орудия фашистских кораблей.
Невеселое было прощание. По-солдатски помянули тех, кто пал в бою. Подняли тост за дружбу. Было решено, что при приближении противника к аэродрому Дуарте, Льорепте, Тарасона и Фрутос на оставшихся истребителях перелетят во Францию.
— Самолеты у них отнимут, зато людей сохраните, — сказал Луне Адриашенко.
Тот согласился.
Тарасона достал из кармана летной куртки фотокарточку. Волевое лицо, русые волосы, прямой взгляд.
— Это Сергио Плыгунов, человек, научивший нас лобовым атакам и стрельбе с короткой дистанции. Снимок сделан в Валенсии, после того как мы прошли у него подготовку в Эль-Кармоли. Сейчас на Карреньо из всех, кто учился у Плыгунова, остались только я и Фрутос, Ты его знаешь, Иванио?
— Нет, Франсиско, — ответил Евсевьев.
— Если случайно встретишь, передай, что его уроки не прошли для нас даром.
— Непременно передам — поднялся Луна:
— Прощайте, камарадас. Мы никогда не забудем, как вместе с вами сражались в небе Испании…
Серый рассвет 13 октября Адриашенко, Евсевьеп, Кузнецов и Демидов встретили на аэродроме. Их пришли проводить испанские летчики. Обнялись.