Только какая мне теперь разница? Не то, чтобы не было времени у меня подумать над этими чертежиками — время тут все равно было безлимитное, его тут было сколько хочешь. Но было лень или точнее впадлу.
Брел не спеша по едва ребристому песчаному дну все глубже, наслаждаясь темнотой, зная, что я тут все-таки не один, ждал, когда Он окликнет, если захочет поговорить. Странно, думал я, как может быть безлимитное время, как можно время скомпоновать в одном месте в такой вот огромный запас, да так, чтоб не убегало…
— Гравитация, — ответил мне Он, появившись сгустком особенно черной тьмы на фоне просто тьмы, — Масса притягивает. Понял?
— Знал это в Академии, но не понимал никогда, — я честно признался, хотя тут во тьме особо врать и невозможно было, да и незачем, тут все как голые, все видно, — Типа Гравитация это свойство Пространства-Времени, что-то про искривление.
— Представь, что Вода течет только вниз, а точнее туда, куда тянет масса. А Время также только вперед. Вода из тысячи ручьев собирается в реки, потом в море и, наконец, в океан. И Время также здесь собирается. Но для этого надо искривить Пространство — русла рекам проложить и впадины для морей. А можешь считать, что Вода сама протачивает себе русла. И то и другое верно. Живой прокладывает русло для своего Времени, Время находит себе Живого, чтобы его силами проточить себе дорогу.
— Время выбрало нас, да была у нас такая песенка. А еще говорят, что времена не выбирают. Получается, все-таки Вода решает, где и чьим лбом пробить себе дорогу.
— Это только когда смотришь изнутри Потока Времени. Снаружи все не так очевидно, Джедай, или кто ты там теперь.
— Никто я теперь и звать никак, — без всякой скорби или жалобы, я смотрел на кусок Тьмы, переливавшийся сотнями оттенков черного, игравший длинными лучами-щупальцами, обшаривавшими песок и воду вокруг.
— Молодец, иди дальше тогда вниз.
Я и пошел. Чем глубже тем еще темнее, правда, вода становилась холодней, точнее температура все меньше фиксировалась моими чувствами или что там у меня еще оставалось. Наткнулся на какие-то стены, которые едва угадывались тенями и были шершавыми на ощупь. Вошел в дверь, оказался в затопленном доверху подъезде, где лестница шла далеко вверх и в глубину. Двинулся медленно перебирая ногами в воде по ступеням вниз. Какой-то свет тут был, я различал на стенах древние выполненные руками мастеров руны и знаки, кое-как начертанные фаллические символы и рисунки женских начал, названия городов и имена живших, даты чьих-то дней и лет. Под сапогами перекатывались мятые пластиковые чаши и стеклянные бутылки, пестрые коробочки из-под сигарет. Шел еще глубже, не зная зачем, минуя на этажах распахнутые без дверей щели в чьи-то пустые пространства-квартиры, в которых плавала у потолка мебель и всякая шняга. Шел долго, радуясь, что во мне, видимо нет воздуха, ничто не мешает погружаться, а то бы прижало к потолку как эти диваны и комоды. Шел не быстро, замечая как еще темнее становится за окнами.
Вдруг из квартиры рядом послышался звук, типа телевизор, я нерешительно повернул и прошел туда в открытые двери, оказавшись в прихожей, среди одежных шкафов и тумбочек для обуви, робко заглянул из коридора в комнату. Там в маленькой темной комнате, как будто в шкатулке без окон сидели на диване обнявшись дед с бабкой и смотрели перед собой на экран ТВ. Я стоял остолбенев, не понимая что со мной случилось. Из глаз полились слезы, я рыдал, стонал, в голове что-то вдруг перемкнуло, схватился за бок, прислонившись к стояку двери. Хорошо, хоть старики не видели меня, увлеченные телевизором. Сидели сосредоточенные и безмятежные, недвижимые, вечные, но вроде счастливые, и они были вместе, вдвоем, без никого вокруг. Какое-то болезненное за всеми пределами умиление заливало меня вместе с диким страхом как-то нечаянно сломать это чудо, чем-то помешать. Я страшился, что они увидят или услышат меня, но не мог поделать ничего со своими слезами и желанием видеть их. Может, это какие-то мои далекие предки, может, дед с бабкой, может… Может это я с Любимой вместе, как могло бы быть, если б не весь мир против. Но это было что-то очень родное, что-то именно мое. Оглядывал, чтоб не рыдать уже так, убранство комнатки, уперся взглядом, куда смотрели Они — это был не телевизор. Ровная квадратная дыра в стене вела в огромное наполненное багровым жарким пламенем пространство. Я подошел и заглянул, увидев бездны сверху, снизу и во все стороны. И там из глубины вверх с жаром и гулом пер Огонь, с быстрыми и яркими языками, могучий и горячий. Отшатнулся, чуть не сжегши морду, отошел опять чтоб не мешать к дверям. Смотрел на дедов, как Огонь играет на их лицах всполохами и тенями, как они увлечены этим зрелищем, собой и своим счастьем. Потрясенный вышел обратно на лестницу.