— А вы отдайте кому-нибудь на хранение, — предложила Горбатая Мириам. — Достойному человеку, сильному духом и твердо верующему в нашего Господа. Душе такого человека дьявольская обезьяна не сможет причинить вреда.
Сказала — и замерла в ожидании, как кобра перед броском, как гепард в засаде… Абрахам мучительно сдвинул брови.
— Вы же знаете, как у нас в городе… Истинных христиан почти нет, а те, что есть, недостаточно стойки. Я не могу подтолкнуть чью-то слабую душу в ад… — он покачал головой и вдруг просветлел лицом. — Может быть, вы? Я вижу, вы женщина достойная…
Горбатая Мириам скромно поклонилась, и священник не заметил иступленного блеска в тусклых глазах.
— Неужели никого больше нет вокруг вас? — с деланым изумлением спросила она. Абрахам шумно вздохнул. — Ну раз так… — Она вдруг оживилась. — Я могла бы отнести проклятый кулон в святую обитель в джунглях. Там, под защитой самого Господа, никто не найдет его.
Абрахам просиял и сжал в своих огромных черных ладонях хрупкие руки Мириам, похожие на сморщенные птичьи лапки. Старуха со слащаво-скромной миной отвела горящие глаза.
— Сегодня же я заберу кулон у дочери и отдам его вам, — твердо сказал он.
Свистнул кнут, и на гладком плече Марии мгновенно вспух рубец. Девушка закричала от обжигающей боли и попятилась.
— Отдай дьявольский кулон этой достойной женщине и иди молиться, — приказал Абрахам.
— Папа, ты не в себе, — всхлипнула Мария. — Что случилось?
— Делай, как я тебе говорю, несчастная!
Мария снова попятилась, вытерла застилавшие глаза слезы. Только теперь она увидела, что в комнате они не одни: в углу за столом сидела с постным лицом горбатая старуха. Видимо, та самая достойная женщина… Абрахам шагнул к дочери, снова занося кнут, и Мария, вскрикнув, прикрыла голову локтем.
(…так красиво блестела на ладони. Мария почувствовала себя невообразимо счастливой. Она любовалась серебристой Обезьянкой и почти не слушала бабушку Фатин.
— Бойся горбатой женщины, — говорила она. — Когда-то я сумела спрятаться от нее и надеюсь, что она прекратила погоню, но как знать… Если однажды к тебе подойдет горбатая старуха — бойся ее, она пришла забрать Обезьянку. Ее зовут Мириам, и она упорна, зла и хитра… Будь настороже. Не хвастайся предметом. Не носи открыто. Не используй без крайней надобности и не рассказывай о его свойствах отцу.
— Что ты, бабушка, конечно! — испуганно ответила Мария. Страшно было подумать о том, чтобы рассказать о таком отцу. Абрахам Бекеле даже слишком долгий взгляд на мужчину считал грехом…)
— Папа! — крикнула Мария. — Папа, эта женщина обманула тебя! Она просто хочет украсть кулон!
Горбатая Мириам поджала губы и скорбно покачала головой.
— Не смей клеветать! — проревел Абрахам. — Снимай…
Мария, закусив губу, ринулась на отца. В последний момент она поднырнула, скользнула под вновь поднятую руку. Краем глаза увидела, как встает, подается наперерез старуха, но медленно, мучительно медленно. Хлопнула дверь, и Мария выскочила на улицу. Абрахам бросился было следом, но остановился. Провел рукой по лицу, с недоумением взглянул на кнут, все еще зажатый в кулаке. В ушах звенело. Он с неприязнью покосился на странницу, которая вдруг показалась неприятной и даже опасной — куда только подевалась милая старушка, посвятившая себя Богу.
— Она вернется, — уверенно сказал Абрахам — скорее сам себе, чем Горбатой Мириам. — Куда ей идти? Здесь ее никто не примет, побоявшись оскорбить меня, а уходить из города — самоубийство. Мария очень скоро вернется.
Но он ошибался.
В «Пиццерии» было битком; пропахший пивом и табаком воздух гудел от множества голосов. Марию встретили радостным ревом. Она увернулась от чьих-то объятий, от потянувшихся к ней липких губ, огляделась. Конечно, все здесь уже пьяны, но Марии нужен был только один, инженер-бельгиец. В отличие от шумных кубинских летчиков, выпивающих каждый день, он страдал запоями — три-четыре раза в год, не чаще, но зато — шумно, безобразно, до драк, каталажки и галлюцинаций. Остальное время он оставался тих, трезв и приветлив; однако дома ему бы не обрадовались, и после ухода бельгийцев инженер предпочел остаться в Конго. Мария знала, что он совсем недавно вышел из запоя; знала также, что месье Поль когда-то слыл неплохим пилотом и что свое немаленькое наследство он промотал в рулетку. Этого было достаточно.
Разглядев среди черных курчавых голов розовую лысину Поля, Мария протиснулась за его столик.
— Что ты делаешь здесь так поздно, детка? — спросил инженер и отечески положил ладонь на коленку Марии. — Преподобный Абрахам, наверное, волнуется.
Сидевший рядом с ним авиамеханик радостно хохотнул. Мария пожала плечами и вынула из руки бельгийца стакан. Отпила, томно прикрыв глаза, и улыбнулась, почувствовав вкус воды с лимоном. Как она и рассчитывала, Поль был абсолютно трезв.
— Мне надо в Лулаборг, — сказала она. За столиком расхохотались, но Мария смотрела только на Поля. Инженер покраснел.
— Ты же знаешь, что там война, детка, — сказал он. — Зачем тебе?
— Соскучилась по Габриэлю.
— Завидую твоему братцу. Какой толк? Лучше бы ты соскучилась по мне. И как ты собираешься туда попасть?
— Самолетом, — нежно улыбнулась Мария.
— Давай, Поль, отвези красавицу, — подначил один из пилотов. Поль с растерянной улыбкой провел ладонью по лысине, покачал головой.
— Ой, — огорчилась Мария. — Это, наверное, опасно? Говорят, этот их командир, Тату, велит стрелять по всему, что движется. Какая я глупая! Если бы я подумала раньше — конечно, не стала бы просить вас… подумать только — вы готовы были лететь со мной прямо на партизанскую базу! Какой ужасный риск!
Поль приосанился и поглядел по сторонам. Летчики явно прислушивались к разговору.
— Тату! — фыркнул механик. — Дурацкая кличка. Кого они хотят обмануть? Все же знают, кто там заправляет на самом деле.
— Кто же? — широко раскрыла глаза Мария.
— Скажу на ушко, — ухмыльнулся механик.
Девушка послушно склонила голову, и механик прошептал имя.
— Не может быть! — воскликнула она, отстраняясь и испуганно округляя глаза. — Бедный Габриэль, ему, наверное, очень тяжело там. Говорят, этот… Тату — очень суровый человек. Конечно, это слишком опасно — прилететь в лагерь самого Че Гевары…
— А что тут такого? — небрежно спросил Поль.
— Ставлю пятьдесят баксов, что у тебя ничего не выйдет, — снова встрял механик, и Мария мысленно заверещала от восторга.
— Эй! — заорал Поль. — У кого тут под рукой что-нибудь летающее?
Мария подняла на бельгийца сияющие глаза и улыбнулась нежнейшей из улыбок.
— Неужели?..
— Я доставлю вас к брату сегодня же, мадемуазель, — чопорно произнес инженер.