Сегодня я согласился прийти сюда, так как вспоминаю о Камило именно в этом здании, где его брат, Османи, продолжает дело, которое тот начал первым и, в силу особых причин, один.
Я хочу сказать вам несколько слов и попытаюсь выразить то, что, по моему мнению, значит Камило.
Я познакомился с Османи через Камило в один из многочисленных дней наших поражений. Нас застали врасплох: убегая, я потерял свой рюкзак, сумев прихватить лишь одеяло, и мы, разбежавшись, собрались через некоторое время группой в 10—12 человек. Фидель ушел с другой группой.
Существовал неписаный своеобразный закон геррильи: тот, кто терял свои личные вещи, которые любой партизан носит на своих плечах, должен сам находить выход из такого положения. Среди утерянных вещей было нечто очень ценное для партизана — 2—3 банки консервов, которые каждый из нас носил с собой.
С наступлением ночи каждый, вполне естественно, принялся есть свой мизерный паек. Камило, увидев, что у меня не было никакой еды, поделился со мной единственной банкой консервированного молока, которую он имел, и с тех пор, как мне кажется, зародилась или окрепла наша дружба.
Глотая молоко и незаметно соблюдая, чтобы порции были равны, мы беседовали с ним о многих вещах. В основном речь шла о еде, ведь для нас еда в те дни была великим вожделением. Он мне рассказывал про рис... нет — про муку, тесто с крабами, «фирменное» блюдо мамы Камило, которое он пригласил меня отведать после победы.
В ту ночь партизанского братства я и познакомился с Османи, пока мы поглощали с Камило банку молока.
До этого вечера мы не были близкими друзьями с Камило: больно уж разные характеры у нас. С самого начала мы были рядом. С «Гранмы», с разгрома у Алегриа-дель-Пино, однако мы были разными людьми. И только спустя несколько месяцев мы стали настоящими друзьями.
У нас бывали с ним столкновения по вопросам дисциплины, по подходам к различным проблемам в период геррильи. Камипо в ту пору заблуждался. Он был очень недисциплинированным партизаном, слишком темпераментным, но вскоре он все понял и исправил свои ошибки. Даже после того как имя его стало легендарным, я вправе испытывать гордость за то, что открыл в нем партизана...
Позднее он стал майором; вписал в историю боев в долине (Орьенте) героические страницы, проявил себя храбрым и умным воином, участвовал в продвижении войск в последние месяцы революционной войны.
Нас, тех, кто помнит Камило еще при жизни, больше притягивало в нем то, что было самым притягательным для всего народа Кубы: его манера поведения, характер, веселый нрав, откровенность, его постоянная готовность отдать жизнь, желание преодолевать самые большие опасности с абсолютной естественностью и простотой, без малейшего хвастовства и размышлений; и при этом он всегда оставался товарищем для всех, несмотря на то, что к концу войны он был самым блестящим партизаном из всех.
Всего через несколько месяцев после победы, когда мы еще были заняты разрушением старого порядка и лишь только начинали обсуждать необходимость нового строительства, Камило не стало.
У меня нет ни малейшего сомнения в том, что, зная, как он исправил свои первые ошибки при зарождении геррильи и превратился в лучшего среди нас, он смог бы также адаптироваться к требованиям новой эпохи и стал бы надежной опорой в формировании армии, во время организации любого учреждения, любой государственной структуры, которые были бы ему поручены.
Однако всего этого Камило уже не увидел, не участвовал и не сотрудничал во всех этих делах. Нам остается только размышлять о том, что бы он смог сделать, о том, чего стоило для нас его отсутствие в момент, когда еще не была достигнута слаженность действий всех революционных сил; тем более при той роли, которую он играл, когда своим бесспорным авторитетом во время всякого рода диспутов и передряг среди революционеров появлялся, чтобы призвать к здравому смыслу, к первостепенной важности принципов и революционного духа по сравнению с любой дискуссией.
Этот период в жизни Камило тоже неизвестен, так как история революций имеет свою значительную, скрытую часть, которая недоступна всеобщему знанию. Революции не являются абсолютно чистыми движениями; они осуществляются людьми, зарождаются в междуусобной борьбе, в столкновении амбиций и при взаимном незнании друг друга. И когда все это преодолевается, превращаясь в этап истории, в той или иной степени — заслуженно или нет — затушевывается и исчезает (подчеркнуто нами. — Ю.Г.).