Археология и новейшая история
Эрнесто Гевара, упорно ищущий оправдания своего бытия, был человеком по определению беспартийным. Партии, которая могла бы разделить его видение и понимание мира, в природе не существовало. Кроме того, Рохо познакомился с ним в такой момент, когда Эрнесто был глубоко разочарован революцией, увязшей в трясине мелкого администрирования, и увлечен был планами возвращения в Перу, к пирамидам Мачу-Пикчу, и идеями археологических исследований доколумбовых цивилизаций.
В Перу в то время правил диктатор Одриа. Приезжих из революционной Боливии здесь могли ожидать неприятности. Но это не остановило Эрнесто Гевару. Сдав на таможне всю подрывную боливийскую литературу, Эрнесто распрощался со своей первой революцией и на попутном грузовике добрался до Мачу-Пикчу.
Специальных знаний для археологического поиска у него не было, и он начал с библиотек. Книги и документы рассказали ему, что в древности эти земли кормили больше людей, чем сейчас. В Перу Эрнесто написал научно-популярную статью о «черном городе граненого камня»: иллюстрированная фотографиями, из которых три принадлежали самому Геваре, а остальные – проезжему фотографу-профессионалу, эта статья была напечатана в одном панамском журнале.
Больше он статей по археологии не писал. А вскоре и вообще покинул Перу – и с неясными намерениями, полный сомнений, оказался в эквадорском городе Гуаякиле. Ему было неловко перед верным Альберто Гранадосом, терпеливо дожидающимся в Венесуэле, и он совсем было собрался отбыть туда. Но Рикардо Рохо подбил его ехать в… Гватемалу – посмотреть на очередную революцию.
Гватемальская Октябрьская революция 1944 года не имела такого резонанса в Латинской Америке, как позже боливийская. Вождь Октябрьской революции полковник Арбенс не стал принимать на себя «личную ответственность за судьбу отечества»: он передал власть законно избранному президенту Аревало. Через шесть лет Арбенс сам одержал победу на очередных президентских выборах и приступил к проведению обдуманных реформ.
В июне 1952 года Арбенс провел через гватемальский конгресс декрет, согласно которому конфискации подлежали пустующие земли местных латифундистов и иностранных компаний, в том числе и американской «Юнайтед фрут», с компенсацией «бонами аграрной реформы».
Революция для Гевары имела наступательный смысл. Мир нуждается в совершенствовании, сама по себе история есть процесс непрерывного совершенствования. Однако этот процесс страшно медленный: с точки зрения истории жизнь отдельного человека, жизнь поколения, существование народа, а то и целой цивилизации – ничто. Ускорить развитие при помощи революции – значит сделать соизмеримыми исторический процесс и отдельную человеческую жизнь… Вот почему Гевара с таким упорством шел навстречу новой революции.
Коммунистические убеждения Эрнесто Гевары (в отличие от убеждений Неруды) не были выстраданы им, он пришел к ним умозрительным путем. США объявили коммунистом полковника Хакобо Арбенса, в ответ Гевара объявил коммунистом себя – и принял как данное, что и в самом деле таковым является. «Есть истины настолько очевидные, настолько укоренившиеся в сознании народов, что их даже трудно оспаривать» – так он воспринимал коммунизм. Хотя в коммунистическую партию так и не вступил до конца своих дней.
Из Панамы Эрнесто и послал наконец короткую записку своему другу Альберто Гранадосу: «Петисо! Еду в Гватемалу, потом тебе напишу». Вот что Эрнесто говорил в 1960 году, уже в качестве одного из вождей кубинской революции, выступая перед врачами в Гаване: «Я понял главное: для того чтобы стать революционным врачом, прежде всего нужна революция. Ничего не стоят изолированные, индивидуальные усилия, чистота идеалов, стремление пожертвовать жизнью во имя самого благородного из идеалов, борьба в одиночку в каком-либо захолустье Америки против враждебных правительств и социальных условий, препятствующих продвижению вперед».
Это была последняя попытка оправдаться перед собой – и свидетельство того, что отказ от поездки к другу стоил ему нравственных мук.
Гватемала: любовь и революция
Ильда Гадеа, перуанка по национальности, находилась в Гватемале на правах политической изгнанницы. Она была членом руководства перуанской партии АПРА (Альянса популар революсьонариа американа), представляла в этой партии студенческую молодежь и после прихода к власти Мануэля Одриа вынуждена была в числе других прогрессистов покинуть родину. Согласно латиноамериканским традициям, демократические правительства не только предоставляют убежище политэмигрантам из других стран континента, спасающимся от диктатур, но и выплачивают им пособие и по возможности стараются предоставить работу. Ильда, окончившая экономический факультет, работала в недавно созданном Институте развития производства и получала приличную зарплату, позволявшую ей ежемесячно переводить определенную сумму родителям в Перу и снимать квартиру в самом центре Гватемала-сити, неподалеку от президентского дворца. В эту квартиру и явились однажды вечером два бродячих аргентинца, Эрнесто Гевара и его товарищ Гуало Гарсиа.
Знакомые в Перу просили Гевару передать кое-какие письма Ильде Гадеа и дали понять, что эта симпатичная женщина помогает устраиваться всем новоприбывшим. Ильда без особого энтузиазма согласилась позаботиться о новичках: она недолюбливала аргентинцев, разделяя распространенное в Латинской Америке мнение, что они слишком уж гордятся высокоразвитостью своей страны и вообще склонны переоценивать свои возможности. Эрнесто показался ей очень надменным: хрупкий телосложением, этот молодой человек как-то странно выпячивал грудь и говорил отрывисто, с повелительными интонациями, совершенно не соответствовавшими его положению просителя.
Вряд ли Эрнесто надеялся, что революция с распростертыми объятиями примет любого, кто заявит, что он поддерживает ее и симпатизирует ее целям: за плечами у него был обескураживающий боливийский опыт. Но прием, оказанный ему в гватемальских коридорах власти, был просто оскорбителен. После долгого хождения по чиновникам, каждый из которых старался поскорее избавиться от надоедливого чужака, Эрнесто добился аудиенции у министра здравоохранения, и на этом уровне ему было прямо сказано, что аргентинский диплом здесь не может быть признан и что для подтверждения врачебной квалификации он должен пройти годичную переподготовку.
Возмущенный до глубины души Эрнесто рассказал об этом Ильде, та обратилась в молодежную организацию Гватемальской партии труда, и дело как будто сдвинулось с мертвой точки: Гевару пригласили в департамент статистики, забрали у него удостоверение личности и обещали дать ответ через несколько дней. Ответ оказался двусмысленным: на работу по линии ГПТ может быть рекомендован только член партии. Ильда сообщила об этом Эрнесто Геваре по телефону.
«Значит, они хотят, чтобы я вступил в их партию? – спросил Эрнесто. – Ну, передай им тогда, что если я вступлю когда-нибудь в компартию, то только по доброй воле. Не надо меня вербовать».
Среди изгнанников, съехавшихся в те дни в Гватемалу, было много квалифицированных специалистов, в том числе и врачей с именем, связями и опытом: вчерашний студент не мог соперничать с ними.
Эрнесто, хоть и рассерженный, не падал духом. Случайная работа была ему не внове и не ущемляла его достоинства. Он сделался торговцем-разносчиком: вначале продавал в столице книги, а потом, освоившись, стал ездить по сельской глубинке, предлагая крестьянам дешевые товары первой необходимости и заодно приглядываясь, как идет перераспределение земли. Заработка едва хватало на жизнь, но просить помощи Эрнесто не хотел.
Однажды, дойдя до крайности, он попросил у Ильды пятьдесят долларов: нечем было расплатиться за жилье. Ильда только что отправила денежный перевод в Лиму и, не желая огорчать отказом человека, который так мучительно и неумело просит, отдала ему золотую цепочку и кольцо: «Я совсем их не ношу, можно заложить».