Фидель прибег к помощи Энрике Лопеса, своего друга детства, который работал около Эль-Уверо управляющим на лесопилке.
Перед отправкой Фидель произвел кадровые перестановки в своей армии. Че был назначен главой небольшого отряда из четырех молодых людей. Среди них были два брата, Пепе и Пестан Беатоны, третьего бойца звали Оньяте — правда, вскоре ему дали прозвище Кантинфлас в честь мексиканского актера, — а четвертым был пятнадцатилетний мальчик по имени Хоэль Иглесиас, который недавно присоединился к повстанцам. Как и Вакерито, Хоэль стал затем одним из преданных последователей Че.
Наконец, накануне боя, Фидель решил «прочистить ряды», предложив всем, кто хочет уйти, последнюю возможность это сделать. Руки подняли несколько человек. «После того как Фидель сурово их отчитал, некоторые попытались переменить решение, но им не пошли навстречу, — пишет Че. — В конечном счете нас покинули девять человек, а осталось в общей сложности сто двадцать семь; почти все были теперь вооружены».
Партизаны отступили глубже в горы и разбили лагерь. Тут по радио они узнали, что некий вооруженный отряд повстанцев высадился на северном побережье Орьенте в Маяри, но наткнулся на армейский патруль. Они ничего не знали об этом отряде, который прибыл на корабле «Коринтия» из Майами и который был вооружен и отправлен на Кубу на деньги Карлоса Прио, вечно что-то замышлявшего экс-президента острова. Двадцать три человека с «Коринтии» были схвачены и спустя несколько дней расстреляны.
Энрике Лопес тем временем дал знать, что о местонахождении партизан пытаются разузнать трое военных в штатской одежде, и Фидель отправил нескольких бойцов схватить их. Те вернулись только с двумя шпионами, третий успел бежать до того, как они прибыли на место. Че заметил в дневнике, что эти двое — негр и белый (который «весь изрыдался») — признались, что собирали разведданные для майора Хоакина Касильяса.
На следующее утро Фидель собрал своих офицеров и приказал им готовить людей к бою, а «для двух чивато вырыли яму, и ребята из арьергарда расстреляли их».
Они шли всю ночь, пока не достигли Эль-Уверо. Операция должна была начаться на рассвете. Однако утром 28 мая выяснилось, что с занятых ими ночью позиций гарнизон плохо видно. Впрочем, менять что-либо было поздно, и штурм начался.
«Фидель сделал первый выстрел, и тотчас заработали пулеметы. Гарнизонные открыли ответный огонь, как я потом узнал, весьма эффективный… Я двинулся по левому флангу с двумя помощниками, несшими обойму, и с Беатоном, в руках у которого был пулемет».
К группе Че присоединились еще несколько человек. Достигнув открытого места, они продолжили путь ползком, и в одного из них, Марио Леаля, ползшего рядом с Че, угодила вражеская пуля. Сделав Леалю искусственное дыхание, Гевара перевязал рану куском бумаги — это было единственное, что он смог у себя найти, — и оставил его на попечение юного Хоэля, а сам вновь взялся за пулемет, продолжив стрельбу по гарнизону. Буквально через несколько мгновений еще один боец, Мануэль Акунья, упал, раненный в правую руку. И тут, когда повстанцы собирались с духом, чтобы броситься в лобовую атаку, гарнизон сдался.
Люди Фиделя праздновали победу, но досталась она им дорогой ценой. Всего они потеряли шестерых бойцов убитыми, среди которых был один из самых первых их проводников-гуахиро Элихио Мендоса. Погиб также и Хулито Диас, один из бойцов «Гранмы». Марио Леаль, раненный в голову, и еще один боец, которому прострелили легкое, находились в критическом состоянии. Ранены были еще семеро, включая Хуана Альмейду, которому пули угодили в правое плечо и в ногу. Со своей стороны, повстанцы убили четырнадцать солдат, ранили девятнадцать и взяли в плен четырнадцать.
Прежде чем отступить обратно в горы, нужно было оказать помощь раненым. Че «еще раз пришлось переквалифицироваться из солдата в доктора, что на самом деле означало не многим больше, чем просто необходимость помыть руки».
«Мое возвращение в медицину ознаменовалось несколькими довольно тяжелыми эпизодами, — писал он в своих мемуарах. — Моим первым пациентом был товарищ Сильерос… Состояние его было критическое, а я мог только лишь дать бедняге успокоительное и плотно перевязать грудь, чтобы облегчить ему немного дыхание… Забрав с собой четырнадцать военнопленных, мы оставили двоих наших товарищей с наиболее серьезными ранениями — Леаля и Сильероса — у врага, взяв слово чести с гарнизонного врача, что он позаботится о них. Когда я сообщил об этом Сильеросу, добавив обычные слова ободрения, он ответил мне грустной улыбкой, которая говорила больше, чем любые слова: в ней читалась уверенность в том, что с ним все кончено».