Че услышал, что в его сторону кто-то движется, и понял, что беззащитен: ружье у него было разряжено, а зарядить его вновь времени уже не было, пистолет же упал на землю и лежал теперь под ним, но он не мог привстать и взять его, так как боялся стать легкой мишенью для врага. На его счастье, это оказался Кантинфлас. Он заявил, что у него заело ружье и он вынужден отступать. Подняв пистолет, Че с проклятием отослал юношу продолжать бой. Кантинфлас отважно выглянул из-за дерева, чтобы открыть огонь по врагу, но вместо этого сам был ранен пулей, прошившей ему левую руку и вышедшей через лопатку.
Укрываясь от огня, они поползли прочь, пока их не подхватили отступавшие товарищи. Кантинфласа положили на носилки, а Че, в котором еще бурлил адреналин, шел сам, пока боль от раны не одолела его. Только тогда Гевару посадили на лошадь.
Чтобы не дать военным продвинуться дальше, Че организовал новую засаду в Ла-Месе и послал срочное письмо Фиделю, в котором доложил о последних событиях и попросил помощи. Однако вскоре выяснилось, что дела обстоят не так плохо, как он опасался. Враг не стал развивать наступление и полностью ушел из тех мест. Была и еще одна хорошая новость. Хоэля Иглесиаса прооперировали, и тот находился на пути к выздоровлению. У Че из ноги извлекли пулю, и он снова мог передвигаться самостоятельно.
В Эль-Омбрито ему открылась страшная картина опустошения: «Среди дымящихся руин мы не нашли ничего, кроме нескольких кошек и одной свиньи: они избежали ярости наступающей армии лишь для того, чтобы попасть на стол к нам». Так закончился первый год войны и начался новый, 1958-й. Че занялся созданием новой базы в Ла-Месе.
VIIВ своем письме Фиделю от 9 декабря Че также коснулся темы нарастающей конфронтации с Национальным директоратом «Движения 26 июля». Че никогда не любил людей из льяно — и они, похоже, платили ему взаимностью, — но теперь их отношения переросли в открытую неприязнь.
Формально проблема заключалась в разногласиях по поводу организации поставок продовольствия и других припасов. Став команданте, Че отказался признавать сменщика Франка Паиса — Даниэля — как координатора повстанческой армии в Орьенте, предпочитая независимо от него находить для себя поставщиков, минуя одобрение Директората. Но куда важнее было другое: для Национального директората Че был «радикальным» марксистом. Армандо Харт и Даниэль, оба убежденные антикоммунисты, со все возрастающей тревогой следили за тем, как аргентинский военачальник не только руководит собственной колонной на правах почти полной автономии, но и, очевидно, оказывает влияние на Фиделя, взаимодействовать с которым у них самих получалось все хуже. Желая положить конец противоречиям, Даниэль и Селия Санчес направились в конце октября в Сьерра-Маэстру, чтобы встретиться с Фиделем. Их визит совпал с серьезными изменениями в политической ситуации.
После провала восстания в Сьенфуэгосе, которое было тайно поддержано ЦРУ, американцы, похоже, продолжали искать, на кого сделать ставку, желая смещения Батисты с его поста. Идеальным вариантом стало бы создание широкой коалиции «приемлемых» политических сил Кубы, включая мятежное «Движение 26 июля». Кубинский конфликт грозил выйти из-под контроля, армия демонстрировала совершеннейшую неспособность нанести по повстанцам решающий удар, и единственным выходом для Батисты оставалось полностью развязать руки своим прихвостням. Полковник Альберто дель Рио Чавиано, печально прославившийся еще во времена Монкады участием в пытках и казнях повстанцев, был назначен руководителем кампании по искоренению партизан в Сьерра-Маэстре, а за голову Кастро была положена награда в сто тысяч долларов.
Враги Батисты принимали ответные меры. В октябре-ноябре «Движение 26 июля» активно занималось выслеживанием шпионов и предателей в городах, в результате чего смерть настигла предателя Гальего Морана, ставшего агентом тайной разведки Батисты. Свирепый командир гарнизона в Ольгине, полковник Фермин Коули, ответственный за уничтожение экипажа «Коринтии» и многие другие убийства, был ликвидирован боевой группой «Движения 26 июля». Чтобы вывести военную кампанию за пределы Сьерра-Маэстры и превратить ее в общенациональную, Фидель задумал нанести решительный удар по экономике страны; в подтверждение твердости намерений он пообещал поджечь обширные тростниковые плантации своей собственной семьи в Биране.
Парадоксальным образом, несмотря на конфликт, кубинская экономика была на подъеме благодаря росту цен на сахар и иностранным инвестициям, в основном из США. Никелевые концерны в Орьенте, принадлежавшие американцам, только что объявили о планах по расширению производства, а в Гаване была увеличена рабочая территория порта, который перестал справляться с объемами морских грузовых перевозок. Туристы продолжали стекаться в Гавану, и, для того чтобы справиться с их потоком, были построены новые комфортабельные отели. Последний урожай тростника был одним из богатейших в истории Кубы, и он принес казне несколько сотен миллионов долларов дохода.