Однако необходимость держать себя в официальных рамках мало-помалу изматывала Че. В Индии он написал письмо матери, в котором жаловался на то, что ему постоянно приходится жестко себя контролировать: «Сбывается моя давняя мечта увидеть мир, да только мне от этого мало радости. Я должен все время разговаривать о политике и экономике, устраивать приемы, на которых мне только смокинга недостает, и при том лишать себя самых чистых удовольствий: пойти и помечтать в тени пирамиды или над саркофагом Тутанхамона… Я по-прежнему одиночка, ищущий свой путь без чужой помощи, но теперь у меня есть чувство исторического долга, у меня нет дома, нет женщины, нет детей, нет родителей, нет братьев и сестер, я верен дружбе, пока мои друзья придерживаются тех же политических убеждений, что и я, и все же я доволен, я чувствую, что во мне есть… не просто мощная внутренняя сила, которую я всегда чувствовал, но также и сила влиять на других и абсолютно фаталистичное ощущение избранности, что избавляет меня от всякого страха… Впрочем, не знаю, почему я пишу тебе это — может быть, просто потому, что скучаю по Алейде. Прими это письмо как есть, оно написано ненастной ночью под небом Индии вдали от моей родины и любимых людей».
Эти слова показывают, что Гевара скучал по Алейде, однако считал нужным не поддаваться желанию быть с ней. Он не позволил Фиделю, который был одновременно и озадачен, и заинтригован столь странным самоотвержением, присущим его аргентинскому товарищу, и не попросил прислать к нему Алейду.
Как-то вечером в Токио Че и его спутники собрались в гостиничном номере поговорить о том о сем. Как рассказывает Менендес, в этой беседе Че произнес слова, значение которых стало понятно намного позже: «В Южной Америке, конкретно в Боливии, в Парагвае, в пограничной области между Бразилией, Уругваем, Перу и Аргентиной, есть нагорье, там мы могли бы разместить партизанские войска и оттуда распространить революцию по всей Южной Америке».
VТри месяца — долгий срок для революции, и, когда в сентябре 1959 г. Че вернулся на Кубу, он обнаружил, что за время его отсутствия произошло множество изменений. Фидель теперь имел больше власти, но атмосфера в обществе накалилась до предела.
Началась аграрная реформа. Правительство предложило компенсировать потери землевладельцев не «живыми» деньгами, а низкопроцентными облигациями. Вашингтон выдвинул требование — на которое Фидель пока никак не отреагировал, — чтобы американским владельцам экспроприированных земель компенсации были выплачены незамедлительно.
Зажиточные скотоводы Камагуэя повели кампанию против земельной реформы, и их поддержал офицер Убер Матос, публично осудивший распространение коммунистических идей в вооруженных силах и в НИАР. Матос стал выразителем идей антикоммунистического крыла «Движения 26 июля».
Фидель продолжал кадровые перестановки в правительстве. Место центристов занимали верные ему люди. Министром иностранных дел был назначен Рауль Роа, бывший декан социологического факультета Гаванского университета, представлявший Кубу в Организации американских государств. В то же время старый друг Фиделя Луис Орландо Родригес, стоявший у истоков «Радио Ребельде» в Сьерра-Маэстре, был снят с поста министра внутренних дел.
В середине июня в Доминиканской Республике высадилась кубинско-доминиканская партизанская группировка, состоявшая примерно из двухсот бойцов, во главе с Делио Гомесом Очоа, бывшим полевым командиром «26 июля». Однако она была разбита войсками Трухильо: часть партизан была убита, часть взята в плен, некоторые спаслись бегством. Одновременно на одной из доминиканских военно-воздушных баз начало подготовку антикастровское формирование под названием Антикоммунистический легион зоны Карибского бассейна. Оно состояло из трех с половиной сотен бойцов, среди которых сто пятьдесят были испанцами, сто — кубинцами, остальные — пестрой смесью ультраправых иностранных наемников. В числе кубинцев были старый знакомый Че — Анхель Санчес Москера, — бывшие политические деятели из Гаваны и даже личный пилот Батисты.
Тем временем с Кубы бежал глава ВВС Педро Луис Диас Ланц, который вскоре оказался в Вашингтоне и поведал американским сенаторам о том, что вооруженные силы Кубы подпадают под влияние коммунистов. Президент Мануэль Уррутиа выступил по телевидению с опровержением этих обвинений; он также заявил о собственном неприятии коммунизма, очевидно пытаясь тем самым вынудить Фиделя обозначить свою позицию.
Однако Кастро неожиданно нанес встречный удар, осудив Уррутиа за попытку расколоть «революционное единство» и намекнув на то, что он в одном лагере с предателем Диасом Ланцем. Затем, когда тысячи сторонников Фиделя прибыли в Гавану на празднование 26 июля, он демонстративно ушел с поста премьер-министра. Народ, естественно, стал требовать его возвращения во власть. Уррутиа поспешил оставить свой пост и скрылся в одном из посольств. 26 июля Фидель «уступил требованию народа» возобновить деятельность на посту премьер-министра. Вместо непокорного Уррутиа на пост нового президента Кубы Фидель назначил Освальдо Дортикоса, послушного ему министра революционного правосудия.
VI