В Гаване Митрани поселили в изысканном отеле «Насьональ», и Че пригласил его к себе на обед в здании Национального банка. Гевара насмешливо сказал старому товарищу: «Я знаю, ты теперь буржуа, так что я заготовил для тебя особый стол, с вином и всем прочим».
Митрани показалось, что Гевара стал значительно более резким, чем в годы их юношеской дружбы. Его по-прежнему отличало чувство юмора, только теперь оно было куда более язвительным. Лишь во время третьей или четвертой встречи Митрани почувствовал, что может открыто поговорить с Че.
Он сказал Геваре о том, что Израиль хотел бы наладить отношения с Кубой, и Че одобрил эту идею. (День, когда Куба примет позицию СССР в поддержку Палестины, был еще далеко.) Затем Митрани затронул наиболее неприятную для себя тему: участие Че в карательных действиях. Он сказал, что никогда этого не поймет, ведь сам Гевара не кубинец и не пострадал от рук батистовцев. Откуда же эта ненависть и жажда возмездия? «Знаешь, — ответил Че, — в таких делах ты должен убить первым, чтобы не быть убитым».
Перед отъездом Митрани Че вручил ему одну из новеньких кубинских банкнот со своим автографом и три подписанных экземпляра «Партизанской войны»: для самого Митрани, для старого наставника Че в Мехико Саласара Маллена и для президента Лопеса Матеоса. Посвящение на книге, предназначавшейся Митрани, гласило: «Давиду с пожеланием снова встать на правильную дорогу».
VIII26 июля, выступая в Орьенте, Фидель озвучил давнюю идею Че. Обращаясь к своим латиноамериканским соседям, он заявил, что, если они не улучшат условия жизни своих народов, «пример Кубы обратит все Анды в одну большую Сьерра-Маэстру». И пусть Фидель предупредил, что его высказывание не стоит воспринимать буквально, — символическим оно точно не было.
Принятие Фиделем плана «общеконтинентальной партизанской войны» в сочетании со скрытой угрозой Хрущева в адрес Вашингтона несказанно обрадовали Че. Через два дня, выступая перед делегатами I Латиноамериканского молодежного конгресса, он был эмоционален как никогда:
«Народ Кубы, который вы видите ныне, говорит вам, что, даже если против него будет объявлена ядерная война и он исчезнет с лица земли… он будет поистине счастлив, если каждый из вас, вернувшись к себе домой, сможет сказать:
"Вот и мы. Слова наши дышат влагой кубинских джунглей. Мы карабкались по Сьерра-Маэстра и видели рассвет, и сердца наши, и руки полны семян рассвета, и мы готовы посеять их в этой земле и защищать, пока они не взойдут".
И из всех братских стран Америки, и из нашей земли, если она останется живым примером всем, голос народов будет вторить вам вечно: "Да будет так: пусть же каждый уголок Америки обретает свободу!"»
Че говорил как человек, не имеющий ни малейших сомнений в правоте своего дела. Его слова звучали как литургия, как обращение в свою веру. Эрнесто Че Гевара, тридцати двух лет, стал верховным жрецом всемирной революции.
А среди слушателей легендарного Че было немало жадно внимавших его словам молодых людей левых взглядов со всех концов Западного полушария: от Чили до Пуэрто-Рико. Был там и Хакобо Арбенс, которому Че воздал должное, поблагодарив за «отважный пример», показанный им в Гватемале.
Выступая в конце августа перед студентами-медиками и работниками здравоохранения на тему «революционной медицины», Че дал им понять, что скоро Кубе предстоит вести «всенародную» партизанскую войну. Новое поколение кубинских врачей должно войти в состав революционного ополчения — «величайшего выражения народной солидарности» — и воплотить в жизнь «социальную медицину», чтобы защищать здоровье кубинцев, освобожденных революцией.
Че рассказал собравшимся о том, что когда он сам начинал изучать медицину, то хотел стать «знаменитым исследователем». Он «мечтал неустанно трудиться на благо человечества, но смотрел на это через призму личного успеха». И только после окончания университета и путешествий по Латинской Америке в нем, истерзанном «нищетой, голодом, болезнями», начала расти политическая сознательность. В Гватемале он начал думать над тем, как ему стать «революционным врачом», но гватемальский социалистический эксперимент потерпел крах. «Я осознал тогда один фундаментальный факт: чтобы быть революционным врачом или революционером вообще, для начала нужно, чтобы была сама революция. Отдельные усилия одного человека, вне зависимости от чистоты его идеалов, ничего не стоят. Чтобы быть полезным, нужно совершить революцию — такую, какую мы совершили на Кубе, где весь народ мобилизуется и учится пользоваться оружием и сражаться вместе. Кубинцы узнали цену оружию и народному единству».