А 13 марта, за два дня до возвращения Че в Гавану, Фидель выступил снова и непрямо осудил Китай и СССР за демагогию в отношении Вьетнама, который они на словах поддерживали, но которому не оказывали никакой конкретной помощи.
Кастро напомнил аудитории, собравшейся в Гаванском университете, о том, что недавно Куба явила пример подлинной солидарности: во время Карибского кризиса она добровольно взяла на себя риск стать объектом термоядерной войны, приняв на своей земле советские ракеты во имя усиления социалистического лагеря.
Однако Че, как обычно, зашел дальше Фиделя, высказав в Алжире все, что он думал и чувствовал, — при этом нимало не беспокоясь о последствиях. Теперь он должен был лично явить пример «пролетарского интернационализма» и заставить всех остальных последовать ему.
Как рассказывает офицер кубинской разведки Хуан Карретерро («Ариэль»), они с Пиньейро и Фиделем «побудили» Че принять руководство кубинской военной миссией в Конго. Планировалось, что она займет всего лишь пару лет и за это время агенты Пиньейро наладят повстанческую инфраструктуру в Латинской Америке, создав тем самым необходимые условия для переправки туда Че. Война в Конго обещала стать бесценным опытом для бойцов Гевары, а также надежно законспирировать тех из них, кому предстояло затем отправиться вместе с команданте в Южную Америку.
Теперь события разворачивались значительно быстрее. 22 марта Че выступил в Министерстве промышленности, коротко рассказав коллегам о своем африканском турне, но не сообщив, что собирается их оставить. Неделю спустя он встретился с ветеранами-гуахиро из своей старой колонны времен войны в сьерре, работавшими ныне на экспериментальной ферме имени Сиро Редондо в Матансасе, и сказал им, что собирается немного «порубить тростник».
Вернувшись в Гавану, Гевара собрал у себя в министерстве нескольких ближайших товарищей и поведал им о том же. Лишь очень немногие знали, что Че намерен навсегда покинуть Кубу, и попрощался он лишь с горсткой избранных, которым мог доверить свой секрет. А большинство кубинцев в последний раз увидело Че, когда 15 марта он прилетел в аэропорт из Африки (это событие широко освещалось в прессе).
Наконец, Че в последний раз повидал и своих детей. К слову, самый младший сын родился в его отсутствие: 24 февраля, пока Че летел из Каира в Алжир, Алейда родила мальчика, которого назвали Эрнесто.
Алейда была очень расстроена. Она просила Че не уезжать, но его решение было окончательным. Впрочем, он пообещал жене, что, когда революционное движение войдет в более «серьезную фазу», она сможет присоединиться к нему.
Однажды за обедом, на котором помимо него и Алейды присутствовала няня их детей София, Че спросил ее, что случилось со вдовами тех кубинцев, которые погибли, отстаивая революцию. Вышли ли они замуж снова? Да, ответила ему София, многие из них так поступили. Тогда Че повернулся к Алейде и, указывая на свою чашку с кофе, сказал: «В таком случае ты тоже можешь варить кофе кому-нибудь еще — так же, как варила его мне».
На рассвете 1 апреля из дома, в котором Че Гевара прожил восемь лет, вышел солидный, гладко выбритый мужчина в очках. Звали его Рамон Бенитес.
Глава 27 История провала
«И вот в один прекрасный день я прибыл в Дар-эс-Салам, — писал Че. — Никто не узнал меня; даже сам посол Пабло Рибальта, старый товарищ по оружию… не смог признать меня, когда я появился в городе».
Че приехал в Дар-эс-Салам 19 апреля, предварительно совершив заезды в Москву и Каир. Его сопровождали Папи Тамайо и Виктор Дреке, который был избран на роль «официального» командира кубинской бригады интернационалистов, чему способствовал тот факт, что он был чернокожим.
Че был полон больших надежд. Он снова ступил на континент, который мечтал посетить еще десять лет назад («немного приключений в Африке — и на этом мир будет исчерпан», — писал тогда Гевара матери). С тех пор Че довелось увидеть куда больше, чем он мог себе представить, но в основном он ездил по свету как министр кубинского правительства и мировая знаменитость, что накладывало на него множество ограничений. Теперь, когда в его жизни была открыта новая страница, Че, переодетый и замаскированный, вновь оказался предоставлен самому себе, хотя и нельзя сказать, что его совсем не волновало расставание с любимыми людьми. Как он позже напишет в своих конголезских «Эпизодах»: «Я оставил позади почти одиннадцать лет работы бок о бок с Фиделем во имя кубинской революции, счастливый дом — насколько можно назвать домом место, где живет революционер, преданный своему делу, — и выводок ребятишек, которые почти не видели отцовской любви. Начинается новый цикл».