8 мая наконец прибыл Лоран Митудиди, начальник генштаба повстанцев. Он привел с собой еще восемнадцать кубинцев, а также доставил сообщение от Кабилы, который просил Че еще некоторое время сохранять инкогнито. Хотя Митудиди почти сразу же снова уехал, но в тот день впервые за долгое время Че почувствовал уважение к представителю конголезских повстанцев, человеку «уверенному, серьезному и обладающему организаторскими способностями». Более того, Митудиди одобрил предложение Че о создании базы на горе Луалборг.
Че незамедлительно занялся организацией базы, прежде всего обеспокоившись постройкой жилья для своих бойцов. Он снова начал давать им уроки, чтобы как-то противостоять все возрастающим апатии и безразличию, которые угрожали подорвать моральный дух в его отряде. Однако очень скоро Че столкнулся с рядом других проблем, которые также необходимо было решать. Как выяснилось, помимо мирных скотоводов, живших вокруг Луалаборга, в тех же краях имелось еще несколько тысяч вооруженных боевиков тутси, вступивших в союз с конголезскими повстанцами. После того как несколькими годами ранее Руанда обрела независимость от Франции и давние враги из племени хуту начали совершать массовые избиения тутси, им пришлось бежать из своей страны. Помогая сейчас конголезцам, они надеялись затем охватить революционным движением и Руанду. Однако, несмотря на столь взаимовыгодный союз, руандийские тутси и конголезцы не очень ладили между собой, и это обстоятельство в последующие месяцы доставило Че немало забот.
Спустя всего несколько дней у Че началась страшная лихорадка, сопровождавшаяся бредом. Лишь через месяц полностью восстановились силы и появился аппетит. Он был отнюдь не единственным пострадавшим — лихорадка подкосила десятерых из тридцати кубинцев.
Пока Че приходил в себя после болезни, прибыл Лоран Митудиди, который доставил ему приказ возглавить нападение двух повстанческих колонн на вражеский бастион в Альбервиле. «Этот приказ абсурден, — писал Че. — Нас всего 30 человек из них 10 больны или только еще выздоравливают». Но, несмотря на эти соображения, Че не хотел с самого начала вносить разлад и отдал приказ своим людям готовиться к сражению.
22 мая к ним в лагерь прибыл курьер от конголезцев и объявил о приезде «кубинского министра». К этому моменту Че уже привык к самым диким слухам, но каково же было его изумление, когда вскоре после того он увидел перед собой Османи Сьенфуэгоса собственной персоной! Тот прибыл во главе дополнительного кубинского контингента из семнадцати бойцов. Еще семнадцать человек остались в Кигоме дожидаться, когда их переправят через озеро. В результате число кубинских партизан в Конго превысило шестьдесят человек.
«В целом новости, которые принес [Османи], были хорошими, — писал затем Че. — Но лично мне он сообщил самое печальное известие за все время войны: еще до того из телефонных разговоров с Буэнос-Айресом мне стало известно, что моя мать очень больна, и по тону, которым это говорилось, понятно было, к чему следует готовиться… Мне пришлось целый месяц провести в тревожной неопределенности. Однако я надеялся, что это всего лишь ошибка, пока не пришло подтверждение, что моя мать скончалась… Она так и не прочитала мое прощальное письмо, которое я оставил в Гаване для них с отцом».
Весьма показательно, что Че пишет о личном в отчете о конголезской операции: это свидетельствует о глубине его переживаний. Впоследствии к Алейде попали три небольших рассказа, очень мрачных и тяжелых, эклектичностью образов напоминающих литературные опыты молодости. В них отразилось горе Че Гевары от утраты «мадре» Селии. Несмотря на то что автор данной книги не раз просил показать ему эти тексты, Алейда всякий раз отказывалась, аргументируя это тем, что они «слишком личные», чтобы показывать их кому бы то ни было.
Селия умерла 19 мая, за три дня до прибытия Османи в базовый лагерь Че. Она скончалась в возрасте пятидесяти восьми лет от рака — так же как многие ее родственники. Вплоть до самого конца она жила одна в маленькой квартирке по соседству со своей дочерью Селией, встречаясь с небольшим кругом своих друзей по будням, а выходные проводя с детьми и внуками. Лишь очень немногие понимали, что она серьезно больна, и, по словам ее невестки Марии Элены Дуарте, Селия намеренно скрывала это до последнего момента, когда ничего уже нельзя было сделать.