– Жена так храпела?! – удивилась Альфа.
– Это меня миновало, ни одна из жен храпом не пугала. Вот тётушка моя храпела будь здоров. А жёны – ни-ни. Я тогда докторскую диссертацию заканчивал, надо было текст на обсуждение дать. И немного подработать с литературой. Поехал в Москву, устроили меня в гостинице МГУ. Там, в двухместном номере, на портативной машинке я и допечатывал текст. И вот, на третий день моих трудов, подселили в мой номер соседа. Наступила ночь. И раздался его вселенский храп. Такого я не слыхивал. Стены сотрясались. Да что я. Начали из соседних номеров стучать. По всему этажу его храп проникал сквозь стены и перегородки. Утром чуть ли не восстание на этаже устроили. Выселили храпуна. Но ведь он живой человек и чей-то муж и отец! А? С ума сойти. Или вот забавный пример. Я всю жизнь баловался тренингами и семинарами о партнёрском общении. На одном из них милая девушка поделилась своей бедой. Как примером антифасцинации. Её любимый муж, когда ест, чавкает. Рефлекс у него такой. И как только она на него не влияла! И каков результат, как ты думаешь?
– Перестал чавкать?
– Кабы так. Посмеивался и продолжал чавкать. И она его разлюбила. И ничего не поделаешь. Антифасцинация вызывает отвращение, при постоянном повторении отвращение гасит фасцинацию любования, без которой любви не бывает, начинается фасцинация ненависти. Так что Лев Николаевич – великий фасцинетик.
– Юлиан Юрьевич, я не чавкаю и не храплю. И если что-то Вам не понравится, я мгновенно исправлюсь.
– Альфа, я ведь Толстого только для того тебе дал, чтобы ты ещё раз как следует подумала. Вот одну из моих жён раздражало, что я всё время лежу. С точки зрения трудового кодекса я же надомник, работаю только дома. А работаю я как Пушкин или Лев Ландау, почти всегда лёжа. И не могу по-другому. Я в детстве лёжа запоем книги читал, сутками. Закрепилось в мозге. А её это раздражало, как говорит, ни посмотришь, ты всё лежишь и лежишь. А я действительно, лежу, то читаю, то пишу, и пишу тоже лёжа, а то, прикрыв глаза, фантазирую и размышляю. А со стороны – лентяй-лежебока, трутень. Для неё это была антифасцинация. Она даже опустилась до обвинения: ты, говорит, не работаешь, а притворяешься.
– Грандиозная дура!
– Всё поняла?
– Понять поняла, но остаюсь при своём.
– Я так и знал! Ты с потрохами захвачена фасцинацией… – он, прищурясь, озорно посмотрел на Альфу. – Впрочем, и я тоже. Хорошо давай поженимся.
– Вы согласны? – Альфа восторженно захлопала в ладоши. – Согласны?
– Ну, я же не чурбан! Но поженимся по-другому, чем ты это себе представляешь.
Альфа недоумённо смотрела на Арбелина.
– По-другому… это как?
– Пойми меня, Альфуша, очень прошу. Мне семьдесят. Я прошёл через пять голгоф. Я не выдержу ещё одной.
– Её не будет, Юлиан Юрьевич! Клянусь!
– Клятвы в любви ничего не стоят. Извини, я их слышал пять раз. И даже угрозы покончить с собой.
– Не будет, не будет!
На глазах Альфы выступили слёзы.
– Не плачь… Ты же рационалистка, а не нюня. Давай всё обмозгуем, чтобы не обмишуриться. У нас с тобой фасцинетика и нам ведь идти рука об руку долгие годы… пока я жив буду.
Арбелин обнял Альфу и привлёк к себе. Она как ребёнок приникла к нему, зарылась лицом в грудь, всхлипывая.
Арбелин мягко отстранил её:
– Давай спокойно посидим и подумаем. Вытри слёзы.
Альфа достала платочек.
– По-другому – это пробный брак, прекрасное изобретение современности. Замена помолвки. Пробный, то есть дающий обеим сторонам время для притирки, для подгонки. Или для открытия несовместимости. Точь-в-точь по Льву Толстому. Он, кстати, Софью Андреевну, а ей было тогда восемнадцать, в первую же ночь про себя фарфоровой куклой обозвал, «не та» оказалась. И терпел потом до самого бегства из Ясной Поляны в 83-летнем возрасте. Нахлебался от неё.
Альфа женитьбу представляла себе иначе. В её голове давным-давно сложилась другая форма самозащиты, изобретенная людьми сотни лет назад и теперь забытая, – помолвка, год проверки избранника. Это и спасло её от ненадёжного альпиниста. Альфа лихорадочно думала. С Арбелиным помолвка отметалась. Но в её мозге она засела как некая модель предбрачного поведения. То, что предложил Арбелин, как бы накладывалось на эту модель, правда с существенным отличием: при помолвке она остаётся девственницей, пробный брак – это постель. Но и здесь Толстой прав, подумала Альфа, – вдруг «не то», вдруг Арбелин разочаруется в ней как в женщине и обзовёт фарфоровой куклой. О том, что и она может разочароваться, Альфа не думала по простой причине – никакого сексуального опыта у неё не было.
Арбелин молча ждал, понимая, что сейчас происходит у Альфы в голове. Он помнил о помолвке Альфы с пройдохой-альпинистом.
Альфа вдруг стремительно приникла к Арбелину:
– Да, да, я согласна. Пусть пробный брак. – она засмеялась. – Вот увидите, я Вас, Юлиан Юрьевич, не разочарую. У нас все будет как надо.
Отлегло на сердце у Арбелина. Он стиснул Альфу, потом поднял её голову, улыбнулся и нежно поцеловал.
Альфу обдало жаром. Она ответила так страстно и сладко, что у Арбелина чуть сердце не остановилось.
Он взял себя в руки, отстранил опять Альфу:
– Давай теперь обсудим детали.
Альфа округлила глаза, как бы вопрошая, «какие ещё могут быть детали?!»
Арбелин засмеялся счастливым смехом мужчины, которого полюбила восхитительная женщина-мечта:
– Детали совместной жизни. Как отнесётся к твоему решению папа? Он знает?
– Да, я ему сказала. Ты знаешь, что он сказал? А вдруг Юлиан Юрьевич откажется… Ой! – Альфа испуганно посмотрела на Арбелина, поймав себя на том, что сказала ему «ты».
Арбелин захохотал, поймав её «ты» и поняв «ой!».
– Можно, можно! Теперь только на «ты». А вот как ты будешь называть меня по имени?
Альфа ласково посмотрела ему в глаза:
– Можно «Юлик»?
– Тебе теперь всё можно, как придумаешь, так и называй. А при народе?
Альфа приняла серьёзный вид:
– При народе ты будешь «Вы, Юлиан Юрьевич».
– Запутаешься ведь.
– Не запутаюсь. Я же прожжённая рационалистка, у меня мозг всё вокруг держит под контролем.
– Это точно. Удивительная рационалистка, я это при первой же встрече определил. И как ты при таком мозге в меня влюбилась?!
– Это потому, что ты – сплошная и неодолимая фасцинация. В тебя невозможно не влюбиться. Ты – как магнит. Меня рядом с тобой колотит, а мозги вырубаются.
– Ладно, ладно, вырубаются… У всех бы так вырубались… Продолжим о деталях. Папа как отнесётся?
– Как я решила, так и отнесётся.
– Уверена?
– На сто процентов. Он тебя тоже любит. А мне желает счастья. А моё счастье – это ты.
– Очень логично. Только договоримся, спать в разных комнатах.
– Почему?!
– Я работаю до двух ночи, а то и до утра бывает. И в полном уединении. Привычка.
– Как скажешь. Но иногда…
– Иногда можно. – согласился Арбелин. – Свои носки и носовые платки стирать буду сам.
– Но я же умею стирать!
– Вот видишь, Толстой прав…
– Понято, будешь стирать сам.
– Питание моё будет аскетическое, вы с Денисом это видели.
– Принимается без звука! Я и сама такая.
– Я чихаю так, что дом трясет. В маму.
– Буду смеяться.
– Если я заболею, как было в новый год, надо будет меня немножко жалеть. Мне понравилось.
– Буду жалеть, заботиться и любить.
Альфа приникла к груди Арбелина и уже ничто не смогло бы её от него отстранить. Он и не пытался, бережно прижимая к себе и целуя её в макушку.
И наступил их праздник. И стали они мужем и женой. И узнала Альфа, как это удивительно сладко, стать женой любимого мужчины, с которым будешь делить все горести и радости жизни – до самого её конца.
Свадебного ритуала решили избежать. В фотостудии организовали небольшое застолье, пригласив папу, Дениса с Альбиной и Романа Кукуева. Вот и всё торжество.
Дня через три позвонила Инга:
– Соскучилась, Юлиан Юрьевич, жду приказа спасать.
– Приказа не будет, Инга. Я женился, а когда я женат, то абсолютно моногамен. Извини меня. Мне с тобой было хорошо.