«Донжуан хренов», – ругнулся злобно Ляушин про себя. Что ему оставалось делать? Только спускаться в «мерседес» и ждать.
Такого томительного ожидания не было у него во всю жизнь. Время медленно тянулось и чем дольше идеал не появлялась в двери подъезда, тем похабнее крутились в воображении извращенца возможные сценки общения в квартире 77. Там могло происходить всё то, о чём он мечтал! Ляушин стонал, изнемогая.
Прошло почти два часа. Он готов был мчаться с пистолетом в квартиру 77 и пристрелить старика.
Но вот появилась новая картинка. Подъехала невзрачная темно синяя «Ока» и из неё вышел худой, как палка, парень. Раскалённый мозг Ляушина зафиксировал «тощий как скелет», и проследил, куда скелет двинулся. А двинулся он к подъезду креатина. И вот когда скелет готов был набирать номер на домофоне, дверь открылась и появилась она, его мечта. Лицо её сияло, а щёки горели румянцем. О, Боже! Значит всё, что выплёскивало его воображение, там и происходило. Ляушин стиснул зубы.
Парень с нимфой разминулись как незнакомые.
Девушка пошагала к своему «Опелю», открыла дверцу, забросила тросточку и скрылась от взора.
Что делать, что делать? Ехать за ней? Или ждать старца?
Ляушин вдруг опомнился, вспомнил, что он на службе и надо выполнять задание Умника. Решил ждать. Записал номер «опеля», к вечеру у него будет о нимфе вся информация. Он связался по мобильнику со своими службами, чтобы разузнали всё возможное по такому-то номеру автомобиля «Опель-Астра».
Через два часа из подъезда вышел скелет.
Ляушин решил, что на сегодня хватит, отследит креатина завтра, и отчалил в подавленных чувствах, ругая себя последними словами за то, что не сумел заснять нимфу.
А через час появился Никшанов; вот ему-то посчастливилось лицезреть горбатого креатина в этот день.
Арбелин назначил встречи двум, накануне запросившим по телефону его консультации: девушке с оригинальным именем Альфа – в одиннадцать дня, а юноше, Денису, – в час.
Не успела Альфа войти в прихожую, как профессионально зоркий Арбелин мгновенно оценил её прелестную телесную стать и поместил в высший разряд разработанной им теории фасцинации женских тел. А когда она вошла, то тросточка и прихрамывание не помешали Арбелину определить её еще более точно: тоненькая, а всего в ней было ровно столько, сколько надо, как сказал один известный философ о прелестях лечившей его медсестры. А когда Альфа проходила в кабинет, то диагноз Арбелина ещё более повысил её ранг – она обнаружила редкостное в прекрасной половине человечества качество так гибко и грациозно держать имеющееся при ней «сколько надо», что создавалось изумительное обаяние сдержанно-скромной сексапильности – высшее обаяние, каким может обладать женщина.
Девушка, которую так профессионально оценивал Арбелин с точки зрения созданной им науки, была совсем юной, не больше двадцати лет с небольшой разве что прибавкой. Ах, как изумительно держится, тайком оглядывал её с ног до макушки Арбелин, как стройна и пластична. И в голове его по привычке замелькали ассоциации с известными звёздами, заполнившими много лет создаваемый им банк тел красавиц, по которым он искал секрет телесного женского очарования, своеобразный индекс фасцинации тела. Сальма Хайек… нет, эта повыше и потоньше… Мерилин Монро… но та несколько вальяжна, эта построже… Роми Шнайдер… Николь Кидман… Брижит Бардо… да, пожалуй, вот этого типа! Арбелин ею восхищался. Но вдруг мелькнула в голове ещё одна ассоциация – струнка. В меру высокая, тоненькая, но не тощая, тростинка, но всё на месте, ножки как у газели, талия осиная, ягодички – мячики, походка – упруго-грациозная, вся в тонусе, формировал он анатомический образ. И лицо необыкновенно запоминающееся, притом скромное, мягкое. Статуэтка Родена! Довольный найденными сравнениями, Арбелин улыбался.
– Присаживайтесь вот сюда, в кресло. – показал он девушке.
Альфа, войдя в кабинет, была поражена интерьером. Такого она ещё не встречала. Широкое, почти во всю стену окно было скрыто прозрачными бежевого цвета шторами с изумительно красивым лёгким рисунком. Они гармонировали со светлоореховым цветом книжных полок и нежно кремовой окраской стен. Книжные полки были составлены в стеллажи от пола до потолка и занимали полторы стены, а стена при входе в кабинет была полностью увешана фотографиями, образующими своеобразную фотогалерею. В этот светящийся энергией, сияющий ансамбль лёгким яркожёлтым контрастом врезался натюрморт «Подсолнухов» Ван-Гога, копия, исполненная маслом, в изящной рамке. Он на секунду приковал внимание Альфы. От Арбелина взгляд Альфы не ускользнул.
– Нравится? – спросил он.
– Очень. Я Ван-Гога люблю, а «Подсолнухи» особенно. И «Звёздное небо в Арле».
– О, «Звёздное небо» бесподобно. Абсолютная фасцинация! Но у меня не получилось скопировать, никак не мог поймать настроение. Жуткая энергетика! А вот с «Подсолнухами» удалось, кажется.
– Замечательно удалось! Вы, Юлиан Юрьевич, ещё и художник?
– Мечтал, но не дано. Туповат. А копировать умудрился.– Арбелин гордо подбоченился. – Над «Подсолнухами» целую неделю трудился. Теперь не расстаюсь. С ними и умру.
Альфа перевела взгляд на стену с фотографиями:
– И фотографии сами делаете?
В голосе её звучало восхищение.
– А как же. – снова шуточно горделиво произнёс Арбелин. – С девятого класса увлёкся. Начинал с примитивнейшего «Любителя», теперь такой разве что в музее увидишь, а теперь у меня вполне приличная камера, «Nicon». Одно удовольствие.
– А почему вся стена?
Альфа спросила, поскольку видела такое обилие фотографий на стене в квартире тоже впервые. У неё с отцом было значительно меньше.
– Рекомедую мой опыт перенять. Если стен в квартире достаточно, хотя бы одну надо освободить для фотогалереи. Это можно сказать, реализация на самом себе экологической фасцинетики, которую я создаю. Если коротко – организация оптимизма и радости в собственной среде обитания. В среду обитания человека входит ведь не только ландшафт, поселение, дворы, но и квартира. Вот кабинет я и сформатировал в стиле экологической фасцинетики, чтобы абсолютно всё в нём от пола до потолка, от цвето-световой гаммы до художественных образов настраивало на радость и бодрый эмоциональный тонус. Тем более мы живём на Севере, солнечного света маловато, а мало солнца – меньше серотонина, возникает тоска и сонливость. В интерьер надо запускать побольше белого и светлого. И окна пошире – для солнца. Громадная помощь организму. А фотогалерея – это моя биография в картинках, мои мама с папой, я, любимый, в разном возрасте, начиная с младенчества, мои ребятки.
– Я вижу ещё Пушкина, Эйнштейна… А с кошечкой – это Юрий Кнорозов?
– Он самый. Вы его знаете?
– На Вашем сайте увидела. И прочитала о нём.
– Молодчина! Он – гений. Правда, никто этого ещё не знает. Я о его гениальности первый сказал. Не было бы его, я, пожалуй, не додумался бы до фасцинетики. Да, и заметьте, все фотографии жизнерадостные, с улыбками, со смехом, с иронией. Просыпаюсь утром, а они все мне подмигивают. Так хорошо на душе! Такое поднимается настроение!
Альфа воскликнула в восторге:
– Это же целительная фасцинетика!
Арбелин выразил удивление:
– Верно. И это знаете?
– Юлиан Юрьевич, я же Ваш сайт наизусть выучила. А страницу о целительной фасцинетике особенно. Я на психфаке учусь и выбрала специализацию «клиническая психология».
– Вон оно что! Ну, ну, давайте ближе к делу. Какие вопросы возникли ко мне у столь очаровательной современницы с клинической психологии?
– Юлиан Юрьевич, у меня вопросов много. Можно я сразу за два часа заплачу?
Альфа достала из сумочки деньги.
Арбелин взял деньги и отодвинул на край журнального столика, разделявшего их кресла:
– А кто Вам придумал такое эффектное имя?
Доверительность и мягкость голоса ученого, сняли напряжение, Альфа чувствовала себя так легко, будто пришла к давно и хорошо знакомому человеку.
– Мама придумала. Она любительница всего оригинального, вот и выдумала. По отцу она башкирка. Родственники её настаивали назвать по-башкирски Альфией, а мама им назло и назвала меня Альфой.