Арбелин помолчал.
– Всё, что завлекает и увлекает – радостно поёт, а всё, что страшит и отпугивает – яростно орёт и рычит. Вот два полюса сигналов фасцинации. Орнитологи открыли, что устрашающе умеют рычать даже воробьи. Видов «рычания» громадное множество. Это и акустическое рычание как таковое, и всяческие обжигающие брызги, и электрические удары, и невероятная вонь, и парализующие вещества. Живой мир обороняется и устрашает, как только может, порой до невероятно жестокой изощрённости. Причём одно и то же существо умеет и замечательно очаровывать и не менее замечательно устрашать и пугать. Мощнейшая полифония сигналов фасцинации. Приманки и страшилки. Наблюдайте. И будьте всегда начеку.
Колледж культуры от победы Дениса в конкурсе тортов был в восторге. Все, от директора и коллег по столовой до студентов, поздравляли Дениса. Девчонки смотрели на него влюблёнными глазами: успех и популярность – первые сигналы чарующей фасцинации для женщины. Денис купался в этой атмосфере всеобщего обожания.
А спустя неделю после победы произошло то, о чём Денис мечтал, но при своём уродстве боялся думать. Он влюбился. Это была его первая любовь и была она любовью с первого взгляда. Нейропсихологи открыли, что любовь с первого взгляда возгорается за 0,2 секунды. У Дениса она вспыхнула ещё стремительнее!
А поразила его молнией восхищения студентка последнего года обучения Альбина Арипова.
Невысокого роста, удивительно гибкая, гуттаперчивая, Альбина относилась к тем чудесным созданиям женского пола, которых трудно не заметить, а заметив, не очароваться, если мужчина, или озлобиться, если женщина. «Сальма Хайек!», – мгновенно оценил её Арбелин, как только увидел спустя несколько месяцев, и отнёс к этому выдающемуся обаянием и гибкостью типу в своей классификации женских тел. Природа подарила Альбине ту редкостную фасцинацию тела, которая действует на мужчину, отшибая цензуру разума и превращая его в вожделеющего самца.
И это было бы совсем неплохо, – о таком подарке небес мечтает любая женщина, – если бы в роскошно вылепленном для обожания и любви теле Альбины не застрял вирус порока, введённый в него хирургом и патологоанатомом Александром Федоренко, соседом по дому, мерзостным умелым педофилом. Это он превратил милую соседскую девчонку в нимфоманку, начав развращать её с десятилетнего возраста. Как зверька, приручил хирург и патологоанатом девчушку конфетками, шоколадными батончиками и сникерсами, всем тем, что обрушилось на головы мальчишек и девчонок , страстно любящих сладости, с приходом рыночной свободы. Но изобилие это коснулось не всех. Альбина росла в семье полунищей матери-одиночки с двумя братишками младше её; мать крутилась как белка в колесе, и Альбина росла без строгого материнского присмотра, часто предоставленная сама себе, и при их бедности заморские сладости были для неё недосягаемой мечтой. Этим-то и воспользовался зоркий и гнусный сосед, приманивая девочку чарующими сладостями, – испытанным веками средством совращения малолетних. Действовал врач умело, осторожно, добиваясь задуманного маленькими шажками, пока не приручил девочку настолько, что его руки, ласкающие тело, уже её не смущали, а стали желанной потребностью. Затем последовали и всё более и более услаждающие, превращавшиеся в неодолимую жажду, эротические манипуляции. К четырнадцати годам Альбина превратилась в нимфоманку.
Только в семнадцать лет она одумалась и осознала, что ввергнута растлителем в порок, который взял её в клещи и не выпускает. И возненавидела себя, жила в тревоге, что если порок будет обнаружен, она превратится в посмешище. С этим пороком, с трудом с ним справляясь, страдая и проваливаясь в него как в роковую бездну безудержного гиперсексуального гнёта, Альбина с тех пор и жила, постепенно с взрослением осознавая всю пропасть свершившегося с ней растления.
Альбина стала стараться выйти из схватившей её за горло зависимости, обуздать вожделение силой воли, однако скоро убедилась, что тело побеждает разум и волю: вожделение настолько властно захлёстывало всё тело, что она теряла твёрдость к сопротивлению, а вместо рационального сознания необходимости воздержания появлялась какой-то невероятно блудливый пофигистский приказ «Хватит выдрючиваться, иди и совокупись!». И она срывалась. А как только тело получало желанное и расслабленно приходило в норму, вновь появлялась рациональность, чёткое понимание порока и разум произносил приговор: «Ну и свинья же ты, блудливое ничтожество!».
Эти мучительные броски в похоть, а потом в совестливое осуждение, становились всё мучительнее, и избавления она не находила. Самое страшное, что она поняла, это то, что тело впадало в истерию вожделения и полностью отключало разум и волю, заменяя их каким-то животным побуждением «делай, что я хочу!» Ничего не помогало. Разум сражался с её телом, пытаясь обуздать похоть, и проигрывал, подчиняясь её приказам. Только после ублажения тело отступало, освобождая поле действия разуму, и разум начинал свою разрушительную работу осуждающей критики. И это было мучением, от которого появлялось отчаяние и мысли о самоубийстве. Она презирала и ненавидела себя: и срам тела, и ничтожность разума.
Альбина приучила себя к предельной осторожности, избрав защитный способ удовлетворения захлёстывающей тело сексуальности. Как только гормональная атака ввергала её в вожделение, она садилась в трамвай или автобус и ехала на окраину Бурга, и только вдали от колледжа выбирала какого-нибудь чистоплотного на вид самца и набрасывалась на него как хищница, ввергая его в блаженство, какого он не ожидал. Насытив животный позыв, она возвращалась в общагу и засыпала мёртвым сном, а проснувшись, готова была повеситься. И с ненавистью к себе ждала очередного пароксизма плоти, приказывающего ловить самца. Более всего она стремилась отыскать какого-нибудь военного, особенно выискивая прапорщиков, полагая, что военные всё же здоровее и чище. Ей везло, – должно быть интуиция на чистоплотность спасала, – ни разу не подцепила никакой заразы.
Не до любви было Альбине с её пороком, и потому, поймав влюблённый взгляд Дениса, она всегда принимала строгий вид и рассерженно отводила глаза. Он ей понравился, она сразу поняла, что он настоящий, честный и скромный парень без модной в современной молодёжной среде похотливо циничной закваски, но представить его рядом с собой при её неконтролируемом пороке она не могла и не позволила бы себе. На смешки и намеки сокурсниц о влюблённости Дениса, отшучивалась, как могла. А сама о нём часто думала. И это усиливало ненависть к своему пороку. Избавления от него она не видела и не знала. Добавил ненависти психотерапевт, к которому она обратилась полгода назад. На первой же встрече с ним она увидела раздевающие её масляные похотливые глаза и, вскочив, выбежала из кабинета, хлопнув дверью. Перечитав уйму книг и порыскав по Интернету, убедилась, что порок её неизлечим, и если уж от него избавляться, то только одним способом – бросившись под поезд или в петлю.