– Но Вы же, Юлиан Юрьевич, не какой-то фанатик или параноик. Вы же ему всё по полочкам разложили и как манную кашку на ложечке поднесли.
– И что? Я так же вот своему давнему знакомому профессору Медведеву пять лет назад на пальцах всё показал. До сих пор, говорит он, не могу толком въехать. А тут чиновник и всего час беседы. К его чести, он все-таки понял, что надо внимательнее посмотреть.
– А я не понимаю! – не успокаивалась Альфа.
– Ай, какая ты гневливая! Но тебе это ужасно идёт. Пылают серозелёные глаза ведьмы священным огнём! Красиво! Правда, Денис?
– Альфа всегда и во всём красива. – улыбнулся Денис.
– Ладно, ладно, не успокаивайте. – кокетливо проворчала Альфа. – Я бы такого полковника метлой!
– А вот представь себе, вдруг перед Гаргалиным появляется этакий умный и хитрый провокатор Арбелин! А? Ведь сколько в истории было таких умников, влезающих в любые организации и государственные службы. Провокатор Малиновский Ленина объегорил, в друзьях у него был. А Азеф что вытворял! На этом разведка держится. Поверят мне, откроют под меня научно-практический центр, пустят к кормушке ФСБ, а я – иностранный шпион.
Альфа от такого парадокса опешила:
– Провокатор…
– Он так думает, он, Альфуша! Обязан так думать. Версия. Особенно, если учесть моё не очень-то симпатичное, с их точки зрения, прошлое. Они о нём наверняка знают. Сидеть не сидел, а в тунеядцах числился. Чуть не загремел в места не столь отдалённые.
– Вы?!
– О, ты ещё многое обо мне узнаешь нехорошего! Вот и осознай – не может полковник взять да поверить. Всё, что ты обозначаешь как «на блюдечке», для него может означать соловьиную охмуряющую песню провокатора. Так что нужна экспертиза, это уж как пить дать. Но можно и вожжи отпустить, позволить экспериментировать. Вдруг эксперимент удачным окажется. Тогда аплодисменты и вперёд заре навстречу.
– Вы сейчас – это он, я всё поняла. – Альфа восхищённо смотрела на Учителя. – Уже не сержусь. У каждого своя планида. Гаргалин раб своего дела.
– Не только раб, но и профессионал. И будет за мной и за нами следить, не спуская глаз. Игра завязывается весёлая. Поиграем?
– Поиграем! А, Денис? – повернулась Альфа к Денису.
Денис всё это время молчал, как губка впитывая каждое слово Арбелина. Это была наука мышления расчётливого и точного ума. Было чему поучиться.
– Поиграем. – кивнул он.
Гаргалин, по привычке анализируя разговор в записи, отметил для себя два ключевых момента. Первый – это многозначительное «не из разведки». Оно насторожило. И навострило. На Западе уж точно не упустят, если что-то стоящее в этой фасцинетике есть. Подумал: а вдруг горбун – хитрец, провокатор, завербованный влезть со своим проектом в ФСБ. Проект-то подан как сладкая конфетка для спасения от экстремистов и террористов, которых стало пруд пруди. Надо будет действительно разобраться посерьезнее, копнуть поглубже. Не просмотреть бы чего. Второе, – это слова «проследить ход рассуждений». Это звучало подсказкой. Что если собрать профессионалов и проследить ход их рассуждений о фасцинетике? Как это организовать Гаргалин ещё не представлял, но мозг начал работать в заданном направлении.
Что если действительно собрать нечто вроде консилиума, как в медицине делается? Несколько специалистов разного профиля, которые выскажут свои соображения по отдельным аспектам, а в сумме получится истина?
И всё равно что-то на душе Гаргалина скребло, мешало, как изжога. Он думал: конечно, креатин сумасшедший, конечно биография заковыристая, конечно жил сам по себе и раздражал ученый мир. Но может быть в этой чёртовой фасцинации что-то такое сокрыто, до чего он, старый кэгэбешный волк, ещё не допёр? Это шатание внутри себя смущало и злило, мешало взять да отмахнуться от надоевшего старика, до которого на всём свете никому нет дела. Правильно ли он сделал, предложив негласное соглашение? А вдруг да занесёт его в что-нибудь безумное. Благими намерениями в ад дорога устлана. Оправдывайся потом, что недоглядел.
Он решил повстречаться с двумя-тремя учеными, возможно, от бесед с ними об Арбелине и его изобретении и выявится способ получить заключение. Вспомнил о своих коротких телефонных разговорах перед отбытием в Европу с профессорами Миринковым и Цукерманом.
И вдруг Гаргалина озарило: к чёрту трафаретные экспертизы, он организует консилиум, круглый стол, схватку, схлёстку мнений о фасцинетике, и проведет круглый стол в телеэфире, чтобы и Арбелин видел и слышал «ход рассуждений». Это будет публичная, записанная на видео экспертиза! Тема круглого стола пришла в голову быстро – «Наука и лженаука». В ходе обсуждения ведущий вытащит на свет божий фасцинетику, а ученый люд подвергнет её многомудрому препарированию на предмет истины. А то, видите ли, экспертов нету. Всему всегда есть эксперты. Круглый стол и покажет «ху есть ху».
Гаргалин потирал руки от удовольствия. Такого финта ещё никто не делал. Отлегло, повеселел. Недаром же его ценили за интуицию и деловитость. Сказано – сделано. Он начал набрасывать список возможных участников круглого стола. Как-то само собой рука услужливо вписывала тех, от кого слышал нелицеприятные реплики в адрес Арбелина. Ещё раз обзвонил знакомых учёных мужей. И в первую очередь позвонил профессору Василию Миринкову, оценкам которого очень доверял.
Профессор Миринков прославился тем, что произвёл революцию в теории нравственного воспитания российской молодёжи, создав учение о перманентной нравственной коррекции детей и подростков. Учение его базировалось на формировании и коррекции у детей четырёх нравственных категорий: гордости, стыда, совести и долга. Гордость профессор называл стержнем нравственного развития человека и призывал родителей и педагогов развивать её у детей уже с 2 лет, а вслед за гордостью стыд – с 4-5-ти, потом совесть – с 6-ти, а долг – с 12-ти и далее. И чтобы все видели, как это должно происходить, он возглавил любезно предоставленную ему управлением образования администрации Бурга гимназию, которую и перепрофилировали под перманентную нравственную коррекцию с двух лет до самого выпуска. При гимназии профессор организовал детсад, в нём малышам корректировали не только гордость и стыд, но и учили избавляться от вредных привычек, приучали мыть посуду, подметать, стирать носочки, сервировать стол. Одна бабушка привела внука, который не умел правильно есть суп, он его пил из тарелки как чай. В гимназии внука быстро научили есть суп правильно, то есть ложкой, причём мальчику параллельно привили стыд и гордость: гордость – что он теперь умеет, а стыд – что был грязнулей. «И не надо стесняться постоянно в определенной мере на ребенка «давить», заставлять выполнять и закреплять полезные навыки. И иметь родительскую волю. Только так можно добиться чувств долга и ответственности», – учил родителей и педагогов профессор. А коронным аргументом Миринкова служил его собственный опыт, особенно то, как он приучил своего десятилетнего сына мыть посуду. Учение Миринкова бывшим апологетам нравственного совершенствования советского человека до уровня гармонической личности, сидящим ещё всюду в педагогических университетах и в системе образования, так пришлось по душе, что Миринков получил восторженные отзывы и сделал стремительную карьеру, став и заведующим университетской кафедрой, и даже академиком в Академии образования. Странно, однако, что родители правдами и неправдами принялись своих чад из гимназии Миринкова вытаскивать и переводить в другие школы и гимназии: у многих ребят от нравственной коррекции методами перманентного «давления» поехала крыша.
Гаргалину профессор Миринков служил как надёжный эксперт по всем нравственным проблемам, которые возникали при оценке тех или иных «спасающих Отчизну» проектов или расистских поползновений.
Миринков дополнил то, о чём поведал Гаргалину по телефону перед отпуском, обрушив на голову Арбелина каскад грозных эпитетов. По его мнению выходило, что Арбелин пустой прожектёр, мнящий себя гением. Чего только он не навыдумывал: академию социальной инженерии, какое-то Вольное философское общество, и всё это с грандиозными провалами и под хохот общественности.