– Но я же одета не гламурно. Разве чуточку.
– Вы одеты вполне современно и этого Вам достаточно, чтобы не выглядеть серой овечкой. Но дело-то не только в одеянии. Главный инструмент настоящего, сногсшибательного гламура вовсе не в прикиде, а в теле и его пластике. Гламурное тело. А оно у вас как в кино – смотри и любуйся.
Сказанное соединяло знание и комплимент, такого Инга ни от кого не слышала во всю свою амурную жизнь. Это её взволновало.
– Я такая?
– Вы именно.
Арбелин улыбнулся, вспомнив вдруг по ассоциации тургеневскую Одинцову, в которую влюбился циник Базаров, и не мог не влюбиться, несмотря на весь свой нигилизм, потому как увидел роскошное женское тело – хоть сейчас его в анатомический театр. Вот и перед Арбелиным сидела особа такой же впечатляющей анатомической архитектуры.
Словно уловив скрытую ассоциацию Арбелина, Инга звонко рассмеялась:
– Юлиан Юрьевич, разложите меня по полочкам. Что такого в моём теле гламурного?
– Если бы я сейчас вёл практический семинар или мастер-класс по гламурному имиджу или фасцинации женского тела, а Вы дали бы согласие мне ассистировать, то я выставил бы Вас участникам семинара как образец. И устроил бы показ, некий стриптиз, постепенно, по ходу, раздевая Вас до…
– Полностью? – игриво ахнула Инга.
– …до Ваших розовых трусиков. – засмеялся не менее игриво Арбелин. – Этого и мне, и им было бы вполне достаточно.
– А я бы и полностью согласилась. – нисколько не смущаясь, произнесла Инга уверенным тоном. – Мы же фотомодели. Нам положено обнажаться. Чего только фотографы не выдумывают с нашими телами. Даже на голову ставят. Я готова, – посмотрела Инга на Арбелина уже совсем томным взглядом, – препарируйте меня как на семинаре. Это так увлекательно!
Начался спектакль двух сексуально опытных актёров.
– Только учтите, что анатомирование будет подробным – от макушки до пальчиков на ножках. – сказал Арбелин с лукавой улыбкой.
– Да, да, всю меня по частичкам.
– Глядя на Вас, Инга, сразу бросаются в глаза, останавливают взгляд и вызывают приятное удивление Ваши сочные губы. Сколько мужчин они с ума свели, а?
– Не считала. – вновь непринуждённо засмеялась Инга, выказывая такой волнующий тембр и переливы, что Арбелин взметнул брови от удовольствия: что может быть приятнее женского заливистого, как моцартовская мелодия, смеха! Разве что смех детей. Но он не сексуален, а сексуальность как раз и добавляет в мелодику смеха свою эволюционную власть и прелесть.
– Вот видите, Вы, как женщина, точно знаете, что Ваши губы страшно привлекают мужчин. Они – Ваша визитная карточка, реклама, фишка. С точки зрения фасцинетики такие губы являются замечательно действующим фасцинирующим сигналом, приводящим мужчин в состояние, мягко говоря, некоторой паники и волнующего оцепенения. Ну, и Ваш удивительно приятный смех в дополнение к ним. Как музыка. Голосовые данные у Вас прекрасные.
– Это точно. Я даже певицей мечтала стать. – Инга картинно округлила глаза и кокетливо надула губки, подыгрывая Арбелину.
– Вот-вот, чудненько! Вы губки свои чуточку надули и стали еще неотразимее. Как умеете Вы ими пользоваться, как Вы ими играете! Мастерица. – Он поощрительно улыбнулся.
– Научилась в ходе эволюции. – снова звонко и радостно засмеялась, окрыленная похвалой Инга. – И всё же, в чём завораживающий секрет таких губ?
– Секрет прост: они сигналят о возможном прекрасном сексе. Припухлостью, величиной, яркостью, гармоничным сочетанием с овалом лица, и этой вот кокетливой, умопомрачительной подвижностью. В Англии как-то социологический опрос провели среди мужчин относительно их отношения к женским губам. Представляете, 80 процентов английских мужиков хотели бы целовать губы киноактрисы Анжелины Джоли. Видели в кино её губы?
– Конечно. Впечатляют.
– То-то и оно. И запоминаются, и впечатываются в эмоциональную память, и вызывают даже заочное желание. А у Вас губы того же класса, нисколько не хуже. А Вы их ещё и красите яркой влажной помадой, от этого мужчины буквально впиваются глазами в них и пульсируют от желания к ним приникнуть.
– Они и без помады желают. – игриво пробурчала Инга и зачем-то достала платочек и тщательно стерла помаду. И встрепенулась. – О, я Вам расскажу, что однажды случилось с моими губами! Можно? – она вся засветилась озорством.
– С удовольствием.
– Это было, когда я насчет мужчин ещё мало соображала. Было мне восемнадцать и я была девушка скромная, не то что сейчас. Это произошло на юге, в городе Бишкеке, я туда приехала к другу. Идём мы вечером по центру, наслаждаемся теплом, разговариваем. И тут нас обгоняют два парня, оглядываются, а потом один другому говорит: «Рабочие губы». Я услышала и разозлилась. Какие ещё рабочие. Я тогда поняла это в смысле «рабоче-крестьянские». Говорю другу: «Идиоты! Что ещё за рабочие?» А он так хитро на меня смотрит, как-то двусмысленно улыбается. Но мы были с ним не в тех отношениях, чтобы он мне разъяснил толком, что к чему. Сказал только: «Что с них возьмёшь, кретины они и в Африке кретины». Это набравшись жизненного опыта, я поняла, что имели в виду те кретины. Мужики ведь шагу не могут ступить без вульгарных намеков и причмокиваний.
– Очень верно. Мужчина – это эволюционно эротизированная скотина. И никуда от этого не скроешься. Иным он и быть не может, его эволюция снабдила такой гормональной насыщенностью. Для этой скотины, если женщина не вызывает причмокивания, записывай её в архив.
– Ой, как хорошо Вы сказали. В архив. Не хочу в архив. Буду терпеть причмокивания.
– Замечательный физик Лев Ландау был великий бабник, прошу прощения за грубое сравнение. И знаете, какую классификацию женщин он придумал?
– Нет, не знаю.
– Он делил женщин на пять категорий. Высший класс у него – это женщины, от которых глаз не оторвать. Такие как Вы.
Рациональная до мозга костей разведчица Инга, давно научившаяся владеть собой, однако же зарделась. От похвалы и лести, как говаривал старина Фрейд, у человека защиты нет, тем более если этот человек – женщина.
– Ну…не… – кокетливо залепетала было Инга, но Арбелин перебил:
– И не сопротивляйтесь. Я как-никак профессионал, фасцинетик. Как только Вы зашли в прихожую, за полсекунды увидел я и определил качество всех Ваших прелестей… Даже скрытых... Истинно говорю Вам – глаз не оторвать. Одни Ваши поэтические губки чего стоят! – пел обольстительную песню Арбелин и Инга с наслаждением внимала.
– Неужели я такая?! – притворно состроила она глазки.
– Такая, такая. Но вернемся к Ландау. Вторая категория в его классификации, это женщины, на которых приятно смотреть.
– Вот, – встрепенулась Инга, – может я такая?
– Не сердите меня, Инга, – картинно нахмурил брови Арбелин, – Вы в высшей категории и останетесь в ней до конца жизни. Если в какую-нибудь уродующую наркоманию не скатитесь. Так вот, третья категория – это женщины, на которых можно смотреть. Четвертая – те, на которых лучше не смотреть. А пятая совершенно жуткая – женщины, на которых противно смотреть.
– Он циник, – поморщилась Инга. – разве есть такие женщины? Говорят нет, каждая по-своему хороша.
– Притворяются, есть, и Ландау вовсе не циник, он прав. Приглядитесь повнимательнее, когда по городу идёте. И увидите иногда такое похожее на гиппопотама чудо топает, что глаза хочется зажмурить. Особенно когда жир колышется в такт шагам и эта туша переваливается с ноги на ногу.
– И Вы, Юлиан Юрьевич, такой же, как Ландау. – рассмеялась Инга.
– Куда денешься. Был, есть и буду. Зато и поэзию прекрасно определяю. У Вас, куда ни посмотри, глаз натыкается на поэзию, на фасцинацию.
– Фасцинация – это знак качества?
– Да, признак высшего привлекающего внимание качества. Ну, те же губы. Они могут быть блёклые, узенькие, совершенно непривлекательные. А могут быть такие, как у Вас. Не случайно же вся молодая поросль прекрасной половины человечества ринулась к пластическим хирургам губы накачивать. Иногда жутко смотреть, как накачали бедняжке. С перекосом и диспропорцией. Все захотели вдруг иметь губы рабочие.
При этом слове Инга игриво и дерзко посмотрела на Арбелина. Он глаза не отвел. Искра пронеслась и тональность разговора взвинтилась, стала экстремальнее, появился подтекст, то качество общения, которое так властно сближает мужчину и женщину.