– Сто пятьдесят! – твердо сказал Дружинкин. – За удобство.
Удобство действительно было налицо – вызывай в любой момент и без сбоев. Роман признал правоту офицера.
– Сто двадцать пять.
На этом сговорились. И Роман тут же выдал Дружинкину аванс – сотню долларов, но в рублях. Дружинкину было всё равно в какой валюте.
Кукуев и предположить не мог, насколько удачным окажется подключение в его бизнес жены лейтенанта.
– Нужна проверка?
– Пожалуй. – согласился Роман.
– Завтра зайди к нам часа в четыре.
На следующий день Роман не без некоторого смущения пришел к Дружинкиным. Людмила была приветлива и заметно волновалась. Муж предупредил, что придется пройти проверку, маленький экзамен, как в любом деле.
– Ты уж, Людок, не подкачай, покажи класс. – попросил он, зная точно, что если уж Людмила покажет класс, то любой землянин мужеска пола взлетит на небеса блаженства.
Людочка зарделась, что такое класс она, конечно, знала, но пока что в жизни ей приходилось показывать его только мужу; она выросла в семье заведующего кафедрой этики и религиоведения Анатолия Бородина в строгих правилах и была надёжной верной супругой. А то, что свершалось в её эротических снах не в счёт, так как было сознанию неподвластно, Фрейда она немножко читала. И вот надо было сны претворить в реальность. Это и возбуждало, и бросало в стыдливую краску греха.
– Как скажешь. – буркнула она, отводя глаза.
– Надо, Людка, надо. Такова наша с тобой горькая планида.
Высокий стиль утешил обоих.
– Надо – значит надо. Отчего ж не показать, раз от этого заработок зависит. – в тон мужу и с нотками едкой иронии проворковала заклинание Людмила.
При первом же взгляде по-женски зорких глаз Роман Людмиле не понравился. «Хлюпик какой-то», – подумала она, мгновенно оценив неважнецкие физические параметры Романа в сравнении с атлетическим мужем. Удивило то, что такой невзрачный солдатик мог держать в узде всех, даже её могучего мужа-гусара. Это вызвало уважение. Складывалась затейливая ассоциация – «могущественный хлюпик». Роман становился чуточку симпатичным. Уж я покажу этому мальчику класс, задорно подумала Людмила, и откровенно улыбнулась, пронзив Романа вызывающим взглядом опытной самки – прямо в упор, в зрачки.
Роман порозовел, что случалось с ним крайне редко.
Познакомились, сели за стол, выпили по рюмочке. Дружинкин деланно засуетился.
– Ладно, оставайтесь без меня, мне надо ехать по делам. – произнес он нужную формулу.
Уходя, улучил момент и шепнул Роману на ухо:
– Проверь, вдруг не то.
А жену, когда она в прихожей закрывала за ним дверь, шлёпнул ладонью по заду:
– Покажи класс этому жулику!
И Людмила показала, ох, как показала!
Только остались вдвоем и Роман не находил ещё слов, как приступить к «проверке», – смущало то, что Людмила была всё же постарше его года на два, – Людмила взяла инициативу на себя:
– Рома, не стесняйтесь. Мы ведь не девочки, а партнеры. Правильно я поняла? Я у вас буду вольнонаемной. Сколько я буду стоить?
– Сто двадцать пять долларов за ночь.
– За целую ночь? – озорно округлила глаза Людмила, и трудно было понять, обрадовало это её или обидело.
– За четыре часа. Раз в неделю, в ночь с субботы на воскресенье. – уточнил Роман.
– Это другое дело. – засмеялась Людмила. – Что мне надо будет делать?
Роман уже пришёл в себя. Деловой разговор – это была его стихия:
– Удовлетворять...
– А сколько их за четыре часа? – задала Людмила вполне деловой вопрос, как будто была профессионалкой, хотя слово «сколько» могло бы относиться опять же только к её снам.
– До пяти. – уточнил Роман.
Откровенность разговора её неожиданно приятно взволновала. Людмила зажмурила глаза, почувствовав увлажнение в соответствующем месте своего роскошного тела, как будто специально созданного для нужных Роману утех.
– Многовато. – задорно сказала она и заливисто, сексуально засмеялась, отодвигая в сторону заторможенность Романа. – Надо значит надо. Задаром не платят, верно? Выдюжу как-нибудь.
– Это точно, – подтвердил Роман, – работа.
– Давай я покажу тебе, что я умею. – прищурила глаза Людмила, смело, как уверенная в себе самка, переходя на «ты». – Вдруг не сгожусь.
Роман уже видел, что показывать ничего не надо, всё и так ясно – лучше не бывает. Но взыграло любопытство. Таких женщин, как Людмила, он не встречал за свою нелепую и небогатую сексуальную жизнь. Людмила была натуральной рыжей бестией, редкостной в роде человеческом. К тому же усыпана была веснушками так обильно, что они светились звездочками на всех частях телесной поверхности, видимых глазу Романа: на шее, плечах и руках. «А дальше?», – прикинул Роман, и зажёгся.
Людмила возбуждение Романа чутко уловила, подошла к нему, призывно приникла и поцеловала в губы.
Романа обдало рыжим пожаром.
В закрутившейся сексуальной круговерти он с удивлением зафиксировал, что у Людмилы веснушки сияют даже и на роскошно упругой груди, и на не менее роскошных упругих ягодицах. «Ух ты!», только и смог выдохнуть восхищение совершенно неопытный по женской части гениальный бизнесмен.
Родись эта рыжая бестия в средние века, пылать бы ей на костре. Но она родилась в конце двадцатого века и воспитана была в строгих правилах девической воздержанности и стыдливости, вышла замуж девственницей, вопреки бьющей в её организме ведьмовской биохимии, за версту привлекавшей внимание мужчин всех возрастов и профессий. Со всех сторон устремлены были на неё жадные взгляды, она к этому привыкла и жила в некоем полувозбужденном состоянии хорошо стимулированной самки, ждущей сексуального раздолья. Строгое воспитание, однако же, держало в узде, была она, несмотря на сладострастную биохимию, стыдлива и скромна, замуж вышла по любви и мужу своему, бравому жгучему брюнету цыганского типа, стала верной супругой. И потрясающей любовницей.
Людмила оказалась лучшим кадром в сексбригаде Романа Кукуева. Более того – она стала не только его верной помощницей, но ещё и возлюбленной Саньки Дуба.
Санька, первым получив в первый же заход её пульсирующее тело, очумел. Его могучая биология была сражена навсегда. Раз за разом, в каждую их ночную порочную встречу, вся её роскошно-рыжая архитектура содрогалась под могучим натиском Санькиной неутомимо-скотской телесности, а её ритмичные легкие взвизгивания сводили Саньку с ума. Своим ошалевшим мозгом он вдруг понял, что больше ему никто и никогда в жизни не будет нужен. Он втрескался в жену офицера сразу и навеки. Его звериное существо провалилось в биологическую готовность и смачность Людмилы. Самец и самка, предназначенные друг для друга, встретились. Такое бывает редко, но бывает. Это была та любовь, самая низменная и порочная из всех человеческих, какая замешана исключительно на инстинкте и сладострастии, получаемом при абсолютном биологическом взаимном соответствии, но, возможно, и самая крепкая. Им повезло.
Удивительно ли, что месячный запрет на обладание Людмилой привел Саньку в ужас. При сознании, что этот месяц его любимая будет ублажать сотоварищей, – ведь она была при службе, получала гонорары и руководила целой женской бригадой из столь же порочных жён, которую она сама для Кукуева и солдат сколотила! — приводила его в безумие. В эту минуту Санька и принял решение: он женится на Людмиле, что бы ему это ни стоило, вырвет её от мужа, от Ромки и от всех мужиков на свете, увезёт домой, в родной Бург, заведёт с ней крепкую семью с рыжими ребятишками. И как только родилась в его голове эта нежная фантазия, стало ему легко и светло.
А его любимая утешала остальных участников шайки, вздыхая и ожидая окончания Санькиного срока. Она тоже влюбилась в этого неутомимого самца, того самого, которого слал ей раз за разом навязчивый срамной сон, приходивший к ней последний год жизни с мужем, сон, которого она сначала стыдилась и ходила после него разбитая целый день, а потом долгожданный, удовлетворяющий её потаённую страсть.
Первый раз, когда этот странный сон нагрянул из её подсознания, впечатление от него было столь ужасным, а наслаждение столь оглушающим, сотрясшим все её чресла и вывернувшим её буквально наизнанку, что застрял в глубинных древних структурах мозга и стал навещать время от времени и всегда нежданно, внезапно. Этот громадный самец в снах, поросший шерстью, не то человек, не то зверь, похожий на медведя, всегда был один и тот же, хотя и неузнаваемый, и всегда грубо схватив её и разворачивая, как ему было удобно, натягивал на себя нежную её плоть, и ей казалось, что разорвет на части, отчего она покрывалась потом, но трудный этот тягучий процесс заканчивался благополучно, все свершалось и тело её взрывалось таким бурным содроганием, что она, вывернутая наизнанку в пароксизме вселенского наслаждения, была опустошенно счастлива. Но тут-то она, вся мокрая от пота, в паническом страхе просыпалась. Муж мирно посапывал и она, разбитая, оглушенная и выжатая, долго лежала с открытыми глазами, переживая сон. Сон она мужу не рассказывала. Так и жила с этой тайной порочной неверностью, поджидая очередного сеанса. Сон приходил не часто и всегда внезапно, как вихрь.