— А вы что же, поссорились?
— Да вроде…
— Ну, ничего, помиритесь. А насчет пистолетика не расстраивайся… Я сейчас придумал кое-что получше. В котлеты добавляю такой порошок: кто съест, будет жить до ста лет и не болеть. Хочешь — угощу?
— Хочу! Конечно, хочу!
— Правда, котлет у меня нет, но, так и быть, я тебе просто на язык посыплю, ладно?
Он взял с полки какую-то банку.
— Ну-ка, покажи язык!
Я высунула.
Что-то посыпалось на язык из банки.
— Так это же соль! — сказала я.
— Верно! — ответил он, засмеялся и закашлялся. — Но какая!
Чебуреки еще минутку повозился с моим утюгом и протянул его мне.
— Скажи бабушке, все в порядке!
Дверь сама открылась и вежливо сказала скрипучим голосом:
— До свидания! Приходите к нам еще!
Шла я от Чебуреки домой и думала. Просто удивительно, до чего я не сообразительна. Ну ведь ясно, что прыгающие калоши мог придумать только один человек в нашем городе. Сообрази я — ничего бы не случилось. Но это все я потом сообразила, понимаете? А сейчас я думала, почему Чебуреки не позовут в школу руководить всякими умелыми кружками? Потому что он небритый, наверно. А зато как с ним весело! Я бы с удовольствием ходила к нему во все кружки. А к этому, который приходит с калошной фабрики? «Сегодня все, как один, будем изготовлять стру… струбцину». Ни за что!
Из домика, в котором жил Чебуреки, молодежь разъехалась, а к старикам гости ходили редко. Если шли в домик, значит, что-нибудь починить — или телевизор, или керосинку. И, увидев в дверях молодого человека в синем помятом костюме, Чебуреки не очень удивился.
Дверь сама открылась.
— Здр-р-равствуйте! — сказала с вешалки шляпа и кивнула вошедшему.
Переодетый в обыкновенный костюм старший сержант Нигугушвили, растерявшись, отдал шляпе честь.
Старший сержант знал, как с кем разговаривать. Он поздоровался с Чебуреки за руку. Чебуреки пригласил его в комнатку, заставленную старомодной мебелью. Они сели за стол, покрытый клеенкой.
Гость был странным. Сначала он спросил Чебуреки о здоровье. Рассказал о том, как сам хорошо отдохнул в санатории. И только потом перешел к делу:
— А как себя чувствуют ваши прыгающие калоши?
Чебуреки грустно улыбнулся:
— Так вы, оказывается, из утильсырья? Действительно, когда я мастерил калоши, у меня были большие отходы резины. Я ведь покупал в магазине новые, резал их и варил. Много брака из-под пресса выходило. А сейчас ничего не осталось, все сдал. Спасибо!
— Да я не про утиль, — Нигугушвили решил сказать, кто он. — Я из милиции. Понимаете, дорогой, я получил приказ искать ваши прыгающие калоши.
— Мои? Зачем?
— Для фабрики.
— Но зачем же?
Нигугушвили загадочно улыбнулся:
— Теперь, понимаешь, нужны!
— Нужны? А я тогда оставил их на фабрике…
— На фабрике? Как это оставил?! — старший сержант вскочил. — Пошли, дорогой! Скорей!..
Чебуреки пожал плечами. Все удивлялись его поступкам, а в них не было ничего особенного. Он обмотал шею старым любимым теплым шарфом, сунул концы его под плащ и легонько свистнул.
Старший сержант Нигугушвили, молодой человек недюжинной храбрости, попятился назад. Желтый кожаный портфель, что лежал рядом со столом на стуле, пошевелился и приподнял ручку. Замки сами собой защелкнулись, портфель встал на тонкие пружинистые ножки, легко спрыгнул на пол и засеменил следом за Чебуреки. Дверь сама открылась, потом захлопнулась и вежливо сказала скрипучим голосом:
— До свидания! Приходите к нам еще!
— Слушаюсь, — сказал старший сержант, кивнул и отдал двери честь. Он поспешно зашагал позади Чебуреки, стараясь ступать в ногу с портфелем.
Они тихо миновали дремлющего вахтера и статую тореадора Эскамильо с отбитым носом. Чебуреки молча пришел в цех, где длинная лента конвейера уносила на склад готовые калоши, и ткнул пальцем на ленту. Прыгающие калоши он оставил тут.
— Вай-вай-вай! — воскликнул старший сержант. — Что ты наделал, дорогой! Зачем оставил? Принес бы в отделение милиции — все было бы в полном порядке. Вай-вай-вай!
Старший сержант открыл дверь, и они прошли на склад. Дверь оказалась с пружиной и чуть не прищемила портфель. Но портфель ловко подпрыгнул и успел проскочить вслед за хозяином.
Калош на складе лежали горы. Искать какую-нибудь пару — все равно, что искать камушек на дне моря. Но все это свеженькие калоши, а где старые? Старшему сержанту стало грустно. Но он не показал виду.