Не вовремя, ох, как не вовремя, староста, ты нам подлянку с детьми устроил. Успеем ли до прихода тварей? Ещё и бабы эти набежавшие. И не объяснишь им ни черта, — они сейчас, как обезумившая стихия, проще сделать, как они хотят. Вот только успеем ли? Что-то я ещё забыл…
Гнак! Где этот гоблин⁈ И Бурого не видно! Что мелкий никак загон не откроет? Да, быть такого не может! Что случилось?
— Уау-у-у-у! — раздалось оглушительно и рядом, прямо вот здесь!
И заголосили-запричитали бабы с той стороны ворот.
— Бегите! Прячьтесь! — рычит-орёт Бёдмод. Миклуш подталкивает в спину последнего пацанёнка и тянется помочь захлопнуть створку ворот.
— Бёдмод, стой! — ору, пытаясь перекричать женский гвалт, потихоньку уходящий куда-то в сторону. — Миклуш! На улицу! Уходи отсюда!
— Нет!
Как ошпаренный стервец отскакивает от ворот и, обернувшись, неверяще переводит взгляд с меня на Агееча и обратно: — Нет! Твари же идут! Не уйду!
— Живее, пацан! — рычит Бёдмод!
— Нет! Дядя Чэч! Я… Не прогоняй! Я же бродяга, как и вы! Ты сам сказал!
Сука! И что же делать⁈ Тут его оставить, — сдохнет вместе с нами! А прогнать — жизнь ему сломать!
— Чэч, пусть остаётся, — положив ладонь мне на плечо, негромко попросил Агееч.
— Живо в гнездо! И не дай боги, появление тварей зевнёшь — выдеру!
— Есть!
— Уау-у-у-у! — сколько безумной ярости и злости и… Боли? И обещания отомстить.
«У меня, что действительно, глюки на фоне стресса разыгрались?» — промелькнула шальная мысль. Но я готов поклясться, что именно эти чувства услышал в вое.
— Му-у-у! — послышалось трубное мычание, заглушившие на миг душераздирающий вой тварей. Громыхая копытами, разъярённо хлестая себя хвостом, из хлева вылетел настоящий корабль, да что там корабль — броненосец Проклятой пустоши, — наш верный и обычно такой меланхоличный, Бурый, готовый принять бой с любой тварью. Следом за ним, с не менее грозным видом бежал бык стражей Вестара.
— Помогите!
А вот и Гнак объявился. Мелкий гоблин буквально волок по земле дородную вдовушку, перекинув её руку себе на плечо.
— Она ногу подвернула!
Теперь понятно, куда он пропал, попробуй покантуй тело, весящее раза в два больше тебя. Но молодец — не бросил.
— Джок, помоги!
Долговязый тут же кинулся на помощь своему приятелю.
— В повозку её.
Полусотник, стоявший на облучке, приготовился её принять.
— Уау-у-у-у! — вой подавлял, обещая скорую гибель всем, до кого доберутся твари.
— Му-у-у! — «Много вас таких было! Их кости в пустоши под дождями желтеют!» — вселяя в нас уверенность, в очередной раз заглушив вой, раздался ответ Бурого, вставшего на левом, привычном для себя, фланге нашего построения.
— Му-у! — вторил ему чёрный собрат, бык стражей Вестара!
— Варау-у-у! — подхватили два полуобернувшихся волколока, занявших своё место на правом фланге, готовые показать — кто в баронстве хозяин!
Передо мной появилось испуганное лицо Ушастой. Дриада прикрыла своими маленькими ладошками рот, словно сдерживая какие-то слова. Мы встретились с ней глазами. «Только выживи!» — послышалось мне тихое журчание ручейка, донёсшееся из изумрудной пучины. Мгновение — и лицо исчезло. Показалось, наверное…
Я ещё раз осмотрелся. Слева от меня стоял верный Агееч, как и я, сжимавший в руках арбалет. Справа мрачным, но надёжным утёсом, занял своё место Полусотник. Дальше, скаля зубы, ярились полуобернувшиеся волколаки, сжимая в лапах здоровенные секиры. За их спинами, с побелевшим, но решительным лицом совсем ещё молоденький страж-возница, обычный хуман со щитом и копьём. Позади нас на облучке Джок и Гнак, — совсем ещё молодые парнишки, отправившиеся в пустошь, чтобы стать мужчинами. В своём гнезде на крыше фургона — крутил головой Миклуш, сосредоточено исполняя приказ, что он должен увидеть тварь первым. Мой непослушный сын…
Тут мне показалось, что на крыше дома старосты я краем глаза заметил какое-то движение, но сколько ни всматривался в густеющие сумерки, ничего не увидел.
— Уау-у-у-у! — воздух буквально разорвало от обрушившегося воя.
— Повеселимся, бродяги! — заорал я, прогоняя все сомнения прочь.
— Да-а! — рёв восьми глоток был мне ответом.
Глава 24
Интерлюдия 4
Деревня Мокрый нос, край крыши дома старосты.
— Он, что меня заметил? — по давней привычке, выработанной десятилетиями одиночества, пробормотал разумный, одетый с виду в простой дорожный плащ. И лишь немногие знающие, могли бы назвать его истинную цену, во много раз превосходящую стоимость того же баронства Вестар, со всеми его подданными и недрами. Разумный стоял на краю крыши дома старосты, будучи полностью уверенным, что не видим и не слышим для любого разумного в округе.